Я возымел наглость продолжить.
VIII. Нехорошая квартирка
Весь день дворецкий Джон Бэрримор был в некотором замешательстве. Загадочные ночные события не выходили у него из головы.
До одиннадцати часов утра он находился на ногах, наводя порядок в переполошённом Баскервиль – холле. Сначала нужно было убрать голову сэра, чтобы доктор Мортимер не утащил её в свою коллекцию (Правда, как мы с вами знаем, бедолаге Джеймсу было не до халявного черепа). Затем следовало успокоить судомойку и жену Элизу, попутно занеся в расходы стоимость разбитых тарелок и бутылок коллекционного вина - что греха таить, хозяина нет, а имение есть. И именно с Бэрримора спросит новый наследник, если что-то, не дай бог, пойдёт не так.
Мысль о будущем наследнике не покидала Бэрримора. Кто он будет? Откуда свалится на его буйну голову? Хорошо ещё, если это будет флегматичный и уравновешенный мистер Дезмонд, дальний-дальний родственник незабвенного сэра Чарльза. А ну как явится малахольный племянничек, Генри? Тогда точно конец придёт антикварным, китайского фарфора, блюдечкам на полке в каминном зале. Ведь выросший в знойных степях Аризоны Генри Баскервиль любил поупражняться в стрельбе из кольта.
Кстати сказать, похожая страсть имелась и у знакомого нам Шерлока Сигеровича – любил он, знаете ли, разрядить барабан своего «Webley Mk. VI» в фарфоровые вазочки доктора Ватсона. Но увы, всё на свете когда-то заканчивается. Сначала кончились «хирургические» вазочки, затем диванные подушки миссис Хадсон, затем стены комнаты Холмса оказались изрешечены словами британского гимна, а ковры у Ватсона, на беду, закончились.
Впрочем, мы малость отвлеклись.
Итак, тяжёлые думы терзали чело дворецкого. Растерянный и подавленный, он пролил горячий чай на бороду, от него чуть не сбежало молоко, а овсяная каша, мастерством приготовления которой Бэрримор славился далеко за пределами Баскервиль-холла, оказалась чересчур соленой и несколько подгорела.
Можно сказать, день не заладился с самого его начала. И даже когда у дворецкого выдалась свободная минутка чтобы прикорнуть, он продолжал размышлять о несправедливостях жизни, собачьих следах и странных выкриках доктора Мортимера. Наконец, Морфей уже было сменил гнев на милость и позволил бородачу отрешиться от бытовых забот, как вдруг…
Не люблю я этого слова – «вдруг». Никогда не угадаешь, что за ним скрывается. Впрочем, иногда это может быть нечто приятное.… Но мы снова отвлеклись. За мной, читатель!
Итак, на увитой плющом террасе Холла послышались уверенные шаги и звонкое постукивание трости о каменные плиты. Бэрримор, разумеется, этого не слышал – объятия Морфея крепки. Если бы ему пригрозили сделать из него собачий корм, если он не проснётся, Бэрримор лишь отмахнулся бы, дескать, делайте со мною, что хотите, но я не встану.
Неизвестно, сколько времени прошло, прежде чем дворецкий приоткрыл глаза. И самое паршивое – он категорически не мог понять, что он делает в форменном уборе на диванчике в кабинете своего благодетеля, погибшего из-за собственных заблуждений.
Бэрримору с трудом вспомнилось ошалелое лицо Мортимера, бормотавшего страшные вещи, собачьи следы на гравии и внезапно – силуэт какой-то полупрозрачного свойства дамы.
Ни какая это была дама, ни который сейчас час, дворецкому было неведомо.
Надо сказать, что здание это – Баскервиль-Холл − давно уже пользовалась если не плохой, то, во всяком случае, странной репутацией. Еще за двести лет до появления на свет небезызвестного нам Хьюго Баскервиля в нём происходили зловещие события.
Начнём с того, что второй владелец поместья был сущий мот и…хм, из песни слов не выкинешь… согрешил с экономкою, а когда та, беременная, явилась к нему на поклон, изволил послать её в неопределённом направлении ко всем чертям. После чего несчастная утопилась в хозяйском пруду, который в ту же ночь нежданно стал опаснейшей трясиной.
Барин плюнул и затеял строительство шикарнейшего по тем временам здания – Баскервиль-холла - на безопасном от трясины расстоянии. Но стройка с самого начала не заладилась.
Начали гибнуть рабочие. Один споткнулся на ровном месте и свалился в котлован, другой зазевался и попал под тяжёлый каменный блок. Третий увидел нечто ужасающее и, не успев взмахнуть руками, свалился с недостроенной башни и размозжил себе голову. Финальным аккордом стал обескровленный выпотрошенный труп Главного Инженера, видного знатока фортификационных наук. А в болоте периодически находили трупы местных жителей.
Наконец, с самим Баскервилем произошло нечто, чего он страшно перепугался и начал вести крайне набожную жизнь, завёл семью, жена родила ему шестнадцать детей, правда, выжили из них только трое. Жили они честно и праведно, как отец завещал.
Потом беды на время покинули поместье девонширских дворян. До 14 марта 1649 года. До гибели Хьюго Баскервиля. И вот настал ад. На протяжении двадцати лет лютый собачий вой держал в страхе округу. Небезызвестная нам девица вздрагивала от ужаса, заслышав рядом с фермой рычание и скуление. Но в глубине души она благодарила свою спасительницу.
Сменялись правители, росло значение Британии – а вой всё ещё был слышен в окрестностях Гримпенской Лужи. Впрочем, к началу девятнадцатого века здесь снова воцарился мир и покой. До вчерашнего дня.
Итак, Бэрримор разлепил склеенные веки и увидел сидящего в хозяйском кресле человека в самом расцвете сил, одетого в кофейного цвета костюм и соломенную шляпу.
Дворецкий присел на диване и вытаращил глаза, недоумевая от происходящего.
Неизвестный заговорил, разрубая своим весёлым голосом вязкую, свалявшуюся тишину.
− Добрый день, дражайший!
Произошла немая сцена, после которой Бэрримор выговорил:
− Что вам угодно? − и сам поразился, не узнав своего голоса. Слово "что" он произнес тенором, "вам" − баритоном, а "угодно" у него совсем не вышло.
Незнакомец дружелюбно усмехнулся, вынул подержанные швейцарские часы с гравировкой на крышке, позвонил двенадцать раз и сказал:
− Полдень! И ровно час, как я дожидаюсь вашего пробуждения, ибо меня приглашали сюда к одиннадцати. Вот и я!
Бэрримор задумчиво почесал бороду.
− Извините… − и хрипло спросил: − Скажите, пожалуйста, вашу фамилию?
При каждом слове кто-то покусывал его за голень, причиняя адскую боль.
− Как? Вы и фамилию мою не знаете? − тут неизвестный улыбнулся. – Я уж было думал, что дражайший сэр Чарльз сообщил вам о моём грядущем визите.
Бэрримор был умным человеком и сообразил, что раз уж заявился нежданный гость, нужно признаваться во всем.
− Откровенно сказать… − начал он, еле ворочая языком, − вчера наш хозяин немножко…того..
− Ни слова больше! − ответил визитер и отъехал с креслом в сторону.
Бэрримор, подавившись бородой, увидел, что на маленьком столике сервирован поднос, на коем имеется нарезанный белый хлеб, венские вафли в вазочке, овсяная каша, сдобренная патокой, на тарелочке, что-то накрытое крышечкой и, наконец, чёрный кофе в начищенном серебряном кофейнике. Накрыто, словом, было чисто, умело.
Незнакомец не дал дворецкому как следует удивиться и налил ему крепкого кофе, немного разбавив его сливками и присыпав корицей.
− А вы? – пробормотал бородач.
− С удовольствием!
Сняли крышку − на подносе красовалась запечённая птица.
– Утка, - заметил гость. – С яблоками. Как же это мило с её стороны!
Но откуда взялся в доме этот человек? Вот что недурно было бы разъяснить!
− Ну, что же, теперь, я надеюсь, вы вспомнили мою фамилию?
Но Бэрримор только стыдливо улыбнулся и развел руками.
− Однако! Магистр энтомологии Ванделер, − веско сказал визитер, видя Бэрриморские затруднения, и рассказал все по порядку.
Вчера днем он приехал из-за границы в Лондон к сэру Чарльзу по деловому вопросу, однако его там не оказалось – он вернулся в Холл за день до этого. Тогда господин Ванделер сел на утренний поезд, затем немедленно явился сюда, в Холл и обнаружил там вместо сэра сопящего дворецкого. Еще вечером по телеграфу визитёр с сэром условились, что Ванделер прибудет к нему в одиннадцать часов утра сегодня. Вот Ванделер и прибыл!
Придя, был встречен Элизою, которая объяснила, что сама она только что пришла, что она ходила за маслом, что барина дома нет, так как он немножечко умер. А дворецкий и по совместительству её муж осматривает кабинет хозяина.
Тут Бэрримор повернулся от визитёра и в зеркале, давно не вытираемом суетливой Элизой, отчетливо увидел какую-то странную дамочку инфернального вида в широкополой шляпке (ах, если бы здесь был Мортимер! Он признал бы эту гражданку в момент!). А та отразилась, хмыкнула и пропала. Дворецкий в недоумении отпрянул от зеркала, и вторично его качнуло, ибо в зеркале прошагала здоровеннейшая черная собачища и также пропала.
"Что же это такое? − подумал бородач, − уж не схожу ли я с ума? Откуда ж эти отражения?!" − он заглянул в переднюю и испуганно закричал:
− Элиза! Какая тут псина у нас шляется? Откуда она? И кто-то еще с ней??
− Не беспокойтесь, дражайший, − отозвался голос, но не Элизы, а гостя – уже из каминной залы, − собака это моя. Не нервничайте. А Элизы нет, я услал ее в Йоркшир, на родину, так как она жаловалась, что барин давно не давал ей отпуска.
Слова эти были настолько неожиданными и нелепыми, что Бэрримор решил, что ослышался. В полном смятении он рысцой побежал в каминный зал и застыл на пороге.
Борода его шевельнулась, и на лбу появилась россыпь мелкого пота.
Гость пребывал в зале уже не один, а в компании. Во втором кресле сидела та самая дамочка, что померещилась в кабинете. Теперь она была ясно видна: шляпа с пёрышками, стеклышко лорнета поблескивает. Но оказались в спальне вещи и похуже: на персидском ковре в самой невинной позе расположился некто третий, именно − жутких размеров черная собака с утиной ножкой в зубах.
"Вот как, оказывается, сходят с ума!" − подумал Бэрримор и ухватился за стол.
− Я вижу, вы немного удивлены, дражайший? − осведомился Ванделер у почёсывающего бороду дворецкого, − а между тем удивляться нечему. Се есть моя фамилия – семейство то бишь.
Тут собака сделала неслыханный манёвр – встала на задние лапы, правой передней взяла чашку кофе, залихватски её опрокинула и тявкнула от удовольствия. Бэрримор пополз по стене.
− И семейство моё требует места, − продолжал магистр, − так что кое-кто из нас здесь лишний в здании. И мне кажется, что этот лишний − именно вы!
− Они, они! – протянула дамочка. - Ничего ровным счётом не делают, да и делать ничего не могут, потому что ничего не смыслят в том, что им поручено. Помещикам втирают очки!
− Крупу переводит казенную! − наябедничала и псина, расправляясь с курицей и, повернувшись к гостю, добавила почтительно: − Разрешите, Хозяин, привести его к необходимому знаменателю?
− Можно, − благостно произнёс Хозяин. – Но не увлекайся.
И тогда каминный зал завертелся вокруг несчастного дворецкого, кто-то тяпнул его за штанину, и он ударился о стол головой и, теряя сознание, подумал: "Я умираю…»
Но он не умер. Ночью следующего дня он проснулся на островке посреди Гримпенской трясины.
«Вот попал же, - вздохнул Бэрримор. – Хорошо ещё, что тут вроде как никого нет».
- Здорово, редиска! – окликнул его кто-то позади. – В одной камере, стало быть, кантоваться будем…
- участник сейчас на форуме
- участник вне форума