= 221b.ru = Форум о Шерлоке Холмсе и докторе Ватсоне

Ну, вот и он - больной зуб! (мультик про крокодила, который не любил чистить зубы).
Я тебя люблю
По мотивам рассказа Артура Конан-Дойля «Скандал в Богемии»
Ирэн Адлер/кто ни попадя
Все герои (кроме Джованни) и сюжет рассказа "Скандал в Богемии" принадлежат сэру Артуру, бредовая трактовка и упомянутый Джованни - мне.
Приношу извинения за возможные ошибки и опечатки в тексте - он редактировался только мной, а я довольно безграмотный и рассеянный человек.
Предупреждение: если рассудок и жизнь дороги Вам, если Вы не любите дамские романы, фанфики, альтернативные трактовки сюжетов и характеров героев, лучше не читайте скрытый текст.

[more]У любви, как у пташки крылья - ее нельзя никак поймать.
Тщетны были бы все усилия, но крыльев ей нам не связать.
Все напрасно: мольбы и слезы, и гордый взгляд, и томный вид,
Безответная на угрозы, куда ей вздумалось, летит

(Хабанера из оперы Ж.Бизе «Кармен»)

Сердце. Оно стучит и стучит и, кажется, сейчас выпрыгнет из груди. Надо успокоиться. Глубоко вздохнуть, медленно выдохнуть и подумать о том, что произошло.

Для любой женщины свадьба – знаменательное событие. В каком-то смысле я не исключение. Если говорить точнее, то день своей свадьбы я не забуду никогда. Мое решение выйти замуж за известного адвоката Годфри Нортона было, правда, вызвано довольно необычными причинами, и я не представляла, как изменится моя жизнь в день моей свадьбы. То есть, не то чтобы изменится, не то чтобы в день свадьбы…

С чего все началось? С глупости, конечно. Жила бы сейчас мирно в родном маленьком городке в Нью-Джерси, была бы уже не Ирэн Адлер, то есть, простите, Нортон, а, скажем, Ирэн Джонс, растила бы детишек, воспитывала бы мужа, как все добропорядочные дамы, так нет. Меня, тогда семнадцатилетнюю дурочку, поманил таинственный мир театра. В один ничем другим не примечательный день в нашем захолустье появился не то преподаватель вокала, не то антрепренер – блестящий, сводящий всех дам с ума итальянец Джованни Пьяццолла. Это потом, через несколько лет я поняла, что он был банальным авантюристом, причем отнюдь не самым удачливым, иначе бы не зарвался так глупо.

На первый взгляд, в его внешности не было ничего особенного: среднего роста, темноволосый, глаза глубоко посажены. Но обаяния было ему не занимать. Не успеешь оглянуться – и ты уже под влиянием его чар. Причем это касалось всех – старые и молодые, мужчины и женщины – все были без ума от «милого Джованни».

Вот этот итальянец и вскружил мою голову похвальбой – мол, голос у меня редкий, мало найдется в мире таких чистых контральто, здесь мне дороги не будет, а вот в Европе… Был он к тому еще не стар и очень обольстителен. Я развесила уши и сбежала с ним в Европу. Даже не так. Я влюбилась первый раз в жизни, влюбилась до одури и сбежала из дома. Так будет правильнее сказать. Всегда для меня на первом месте была любовь или то, что я за нее принимала. Со мной приключилась одна из тех историй, каких в наше время случается немало. Джованни, которому я смотрела в рот, так как была без ума от него, оказался мошенником, аферистом. Правда, он все-таки устроил меня к одному из самых известных профессоров, а потом и в Ла Скала. Разумеется, все места под солнцем были давно разобраны более влиятельными людьми для своих протеже, но, тем не менее, я стала петь на сцене. Партии даже не второго плана, а какого-то третьего или десятого – мне, как обладательнице низкого женского голоса, доставались роли юношей, пажей, молодых крестьян. Но меня это не слишком волновало – ведь у меня была моя любовь.

Джованни всеми силами старался упрочить мое положение в Ла Скала, и в какой-то мере ему это удалось. Года через два я стала довольно известна. Отчасти благодаря стараниям Джованни, который одевал меня в самых модных магазинах и постоянно умасливал директора театра, отчасти благодаря урокам вокала, и практике, отточившим мое мастерство. Меня стали замечать влиятельные театралы, а примы – шушукаться за кулисами и подстраивать мелкие гадости. Тут-то и выяснилось, для чего готовил меня Джованни. Красивая, юная «конфетка» в блестящей обертке, я была нужна своему покровителю в качестве приманки для ловли богатеньких любителей острых ощущений.

Нет, от меня не требовалось ничего сверхъестественного. Очаровать какого-нибудь знатного и богатого господина, собрать на него достаточно компромата, а потом шантажировать. Шантажом, впрочем, занимался сам Джованни. Я же работала наживкой и весьма успешно.

Надо отдать Джованни должное, до постели дело у меня с «клиентами» не доходило. Ну, хорошо… почти никогда не доходило, но дело не в этом. Я сама всегда решала, как далеко зайти в отношениях с очередным «партнером». Пару раз я даже слегка влюблялась, но было это так мимолетно, смешано с делом, что изменой Джованни я это не считала.

Целых пять лет мы жили безбедно. Надо сказать, что я любила Джованни безумно и была готова пойти для него хоть на край света. Поэтому не особо задумывалась о том, хорошо ли мы поступаем. У нас было много денег, и это было главное.

А потом мы напоролись на человека, который сумел дать нам серьезный отпор. Оказалось, что Джованни попытался поймать в свои сети финансиста, который тайно поддерживал крупную преступную организацию, контролировавшую весь Милан. Уж не знаю, как это моего любимого так угораздило, только из Милана нас просто «попросили» уехать. Вежливо так попросили, но твердо. На память об этой истории у меня остался подаренный Джованни «на всякий случай» дамский револьвер.

Несколько месяцев мы мотались по Европе, перебиваясь случайными заработками от концертов, которые я давала, и, наконец, остановились в Варшаве. Джованни встретил каких-то своих старых друзей, которые предложили ему объединить усилия. Надо полагать, что дела у этих друзей были примерно такого же рода, что и у нас, то есть не особо законные.

Чтобы выбраться из той канавы, в которой мы оказались, Джованни был готов заниматься всем подряд. Шантаж, грабеж, хорошо, что при мне не дошло дело до убийства. Зато мне было ясно сказано, что я должна добиваться расположения клиентов любой ценой, а, кроме того, обеспечить убийственный компромат. Говоря простыми словами, Джованни в грубой форме указал мне на то, что теперь я обязана затаскивать клиентов в постель. Я не ангел и не девственница, но от подобной грязи отказалась категорически, чем вызвала раздражение Джованни.

Не знаю, чтобы со мной стало, если бы не встретился на моем пути Вильгельм Готтсрейх Сигизмунд фон Ормштейн, великий князь Кассель-Фельштейнский и кронпринц Богемии. Уже не помню, как это нас с Джованни занесло на один из великосветских приемов, помню только, что встреча с принцем перевернула мне душу. Он был красив, обходителен, величав – настоящий аристократ и тут же принялся за мной ухаживать. А я была измотана неустроенностью жизни и разборками с Джованни, поэтому расслабилась. С первого же взгляда я влюбилась не на шутку и не сразу поняла, что наступаю на те же самые грабли. Нет, в отличие от Джованни Сигизмунд не обещал мне мировой популярности. И о свадьбе он тоже не заговаривал. Как же! Ведь я была ему не ровня.

Ради конспирации принц требовал, чтобы я называла его исключительно «Сигизмунд», хотя, на мой взгляд, имя дурацкое и гораздо более заметное, чем «Вильгельм». Ну, хозяин – барин. Вскоре я столкнулась с проблемой, более серьезной, чем имя любимого.

Каким-то образом принц узнал о нашем с Джованни бизнесе в Милане и моих неприятностях. Он поставил мне условие: либо он избавляет меня от Джованни и его друзей, а за это я исполняю его поручения, становлюсь его ушами и глазами, то есть, фактически делаю то же самое, что для Джованни, но только не для шантажа, а с целью шпионажа, либо он умывает руки и отдает меня на растерзание кровожадным итальянцам. Я пришла в ужас. Тон высказываний был резким, твердым и не терпел возражений. Стало ясно, что Сигизмунд не отступится и выполнит все так, как сказал. Я оказалась между двух огней. Выберу Джованни – покачусь по наклонной, если вообще останусь жива, уйду к Сигизмунду – увязну по уши в еще более грязной игре. К этому моменту мне уже до смерти надоело быть марионеткой, я вернулась к Джованни и устроила ему скандал, он вспомнил свое итальянское происхождение и в долгу не остался. В результате пришлось банально сбегать. Я даже не успела переодеться, как была в концертном платье, так и оказалась одна на улицах полупустого города.

Я бродила долго, а решение не приходило. Пошел дождь, который все усиливался, но возвращаться мне было некуда. Я шла по хмурым улицам вечерней Варшавы, не обращая внимания на косые взгляды редких прохожих, и, наконец, вышла к Висле. Не знаю, что это был за мост, ни тогда, ни потом я не удосужилась взглянуть на табличку. В задумчивости я вышла на середину моста и остановилась, куда мне теперь идти я не знала.

Взгляд мой упал на воду, я покрепче схватилась за перила и стала вглядываться в глубину мутной реки. Дождь струями стекал по щекам, одежда давно намокла, ноги замерзли, а меня саму била дрожь. Кому она нужна, в сущности, моя жизнь? Мысли заливало холодными резкими струями, и вода тянула меня за собой, туда, вниз, где не будет ни Джованни, ни Сигизмунда, ни необходимости делать выбор. Я была уже не я. Разве бы еще год назад я могла бы даже подумать о том, чтобы броситься с моста? Да и тогда я не думала, за меня думал дождь, который, казалось, так и хотел смыть меня в реку. Вот оно – самое верное решение проблемы. Верное ли? Шагнуть вперед – значит навсегда. Нет, умом я прекрасно понимала, что это бред, что мои проблемы – не повод кончать с жизнью, что все наладится, не понятно как, но наладится, но почему-то я не могла сойти с места. Грязный поток бурлил и пенился перед глазами под струями все усиливающегося дождя. Я закрыла глаза, но это не помогло. Тогда я стала медленно разжимать пальцы и в ту же секунду почувствовала, что кто-то крепко обхватил меня, руки мои оторвали от перил, и вот я в чьих-то объятьях, и приглушенный, успокаивающий голос внушает мне: «Разве можно так долго смотреть на воду?».

Судьба решила подарить мне шанс и послала мне на помощь запоздалого прохожего. Я никак не могла взять в толк, откуда он взялся посередине пустого моста. Видимо, я долго простояла с закрытыми глазами, потеряв ощущение времени и пространства. Соображать нормально я не могла, но все же позволила отвести себя на набережную. Там было не так ветрено, а деревья хоть как-то защищали от дождя, и я смогла разглядеть своего спасителя. Он оказался молодым человеком не намного старше меня. Ростом выше Джованни, но ниже Сигизмунда, худощавый, с непроницаемым лицом, на котором мало что можно было прочитать. Впрочем, я была не в том состоянии, чтобы читать по лицам.

Мне было холодно в промокшем насквозь концертном платье и мой спутник, заметив это, галантно предложил свой сомнительного покроя изрядно потрепанный сюртук. Более странное сочетание одежды придумать было сложно, но я безропотно согласилась. Собственно говоря, мне было все равно, что на мне надето. Наверное, мой спаситель хорошо понял мое состояние, потому что стал говорить со мной о какой-то ерунде: что он актер, что в Варшаве приехал по личным делам, а вообще-то англичанин, что актерам платят нынче мало, потому сюртук у него не новый и тому подобные глупости. Мало-помалу он разговорил и меня, а чтобы я не замерзла, отвел меня от берега и предложил проводить до дома. Пришлось сказать, что дома у меня больше нет. Вроде бы жизнь с Джованни должна была приучить меня к осторожности, особенно в разговорах с незнакомыми людьми, но этому странному молодому человеку мне захотелось рассказать все. Что я и сделала за чашкой эля в какой-то захолустной таверне, куда мы зашли, спасаясь от холода и дождя. Рассказ получился долгим и путанным, но мой собеседник внимательно выслушал его до конца. А потом мы ушли из таверны и бродили до утра, благо дождь все-таки закончился. Мне почему-то было хорошо и спокойно в обществе этого очень вовремя появившегося на моем пути первого встречного. Я даже, каюсь, позволила ему один раз поцеловать меня. Вернее, как-то это само собой вышло, показалось правильным и не вызвало никакой неловкости. Мы гуляли по ночной Варшаве, и говорил теперь мой спутник – рассказывал истории из своей актерской жизни. Простые, но поучительные истории, из которых выходило, что в жизни не бывает неразрешимых проблем, что никогда не стоит терять голову, а надо только успокоиться и подумать. И обязательно найдется выход. А еще мой спаситель сказал мне, что из двух зол следует выбирать меньшее.

Наступило утро, мысли мои немного прояснились, и я решила последовать совету своего собеседника – выбрать меньшее зло. В моем случае это, несомненно, был кронпринц Богемии.

Я вернула своему спасителю сюртук, сотворила на голове из успевших высохнуть за ночь волос какое-то подобие прически, поблагодарила молодого человека за совет и пешком направилась к королю. От предложения проводить меня до резиденции Сигизмунда я отказалась категорически. Мной вдруг овладела решительность, желание скорее добраться до короля и сообщить ему о своем выборе. Я и думать забыла о человеке, подтолкнувшем меня к этому решению. Случайный поцелуй я приняла как последствие нервного потрясения и усталости, а потому не придала ему значения. Ночь без сна и остатки паров эля в голове привели к тому, что я весьма невежливо рассталась со своим спасителем. Потом я жалела о том, что не спросила ни имени, ни адреса молодого человека. О том, что слишком поспешно рассталась с ним, что не позволила проводить себя, а что там было идти – пятнадцать минут медленным шагом. Но я опять обрубила концы, сожгла мосты или как там еще говорят, короче, сделала очередную глупость.

Оказалось, что Сигизмунд уже был в курсе моей ссоры с Джованни. Якобы он прождал меня всю ночь, бедняжка. Устал, наверное, потому что радость от моего согласия он скрыл довольно плохо, хотел поиграть в величественность и благосклонность, но не получилось. Видно было, что он очень доволен, что я теперь его союзница. Это мне польстило. Да еще и Сигизмунд расщедрился на радостях и пообещал сделать меня примадонной Варшавской оперы. Надо отдать ему должное, свое обещание он исполнил очень быстро.

И опять началась для меня жизнь, полная приключений, только, так сказать, на высшем уровне. Часто вспоминала я слова моего спасителя о том, что мы сами создаем свою судьбу и, чтобы не предлагала нам жизнь, выход из запутанного положения найдется всегда, надо только хорошенько поискать.

Сначала я жила в Варшаве, потом в Праге, потом по настоянию Сигизмунда официально покинула сцену и переехала в Лондон. Денег у меня было предостаточно, а поручения кронпринца не отнимали много сил и времени. Жизнь моя шла по отработанному сценарию: сон до 11 утра, ленч, репетиции, вечерняя прогулка по парку. Иногда я давала концерты, чтобы не выпасть из общественной жизни.

Все бы ничего, да Сигизмунд вдруг стал королем и спешно решил жениться, дабы упрочить свое положение. Я оказалась ненужной свидетельницей, которая слишком много знает. Не хочу даже думать, чтобы он со мной сделал, если бы я не успела принять меры. Как будто кто-то толкнул меня под руку, когда Сигизмунд пригласил фотографа, чтобы сделать мой портрет, я потянула кронпринца за собой. И как только он не сообразил, что фотография с незамужней женщиной, актрисой с довольно-таки сомнительной репутацией может повредить его карьере? Судьба ли тут вмешалась, или Провидение, только в моих руках оказалось сильное оружие, о котором я вовремя вспомнила в нужный момент. Король оказал мне милость – предложил пожизненную ссылку в Америку за его счет, а я ответила, что жить буду, где захочу, говорить, что сочту нужным, а если со мной что-нибудь случится, то семья его милой невесты тут же получит по почте маленький подарочек – нашу совместную фотографию.

Сколько раз пытались украсть у меня этот несчастный снимок… Раз пять точно: и вещи мои перерывали, и на улице нападали и даже обыскали принудительно один раз. Неужели Сигизмунд считает меня такой дурочкой? Ну, кто же будет носить при себе фотографию кабинетного размера, да еще такую важную?

Но в любом случае, дальше так продолжаться не могло. Надо было что-то делать… Я задумалась о том, чтобы действительно куда-нибудь уехать подальше от ставшего ненавистным короля Богемии. Тут весьма кстати подвернулся Годфри. То есть он и раньше был – пытался ухаживать за мной, оказывал мне мелкие юридические услуги. А после очередного «обыска» в моем доме буквально прижал меня к стенке и заставил все рассказать. Я и рассказала, не все, конечно. Годфри рьяно принялся мне помогать, раздобыл адреса и имена агентов, к услугам которых наиболее вероятно мог бы прибегнуть Сигизмунд. Мы продумали все до мелочей. Годфри, у которого было много связей в Европе, предложил мне замечательный с его точки зрения выход: он женится на мне и увозит в Европу, где королю будет сложнее нас найти. Я думала долго, взвешивала все за и против, ведь я ни капли не любила Годфри, более того, даже не рассматривала его как мужчину, он был для меня даже не другом, а просто хорошим, полезным знакомым. Но после пятой попытки людей короля найти фотографию я приняла предложение. Все случилось слишком быстро, только я, Годфри, священник и случайный свидетель, без которого нельзя было провести церемонию. Мы решили уехать на следующий день после венчания, а пока для конспирации не менять распорядок дня, поэтому в пять часов вечера, как было у меня заведено, я поехала кататься в парк.

Тут-то я и попалась, глупая, наивная дурочка. Расчувствовалась из-за венчания, хоть и не всерьез это было, а только ради защиты от короля, но сама церемония, интерьер церкви, строгий голос священника… Только этим я могу объяснить потерю бдительности. Во время обычной вечерней прогулки мысли мои то и дело возвращались к церемонии бракосочетания. Хоть я никогда не была фанатичной верующей, но какая-то надежда на милость Всевышнего во мне все-таки жила. Я никого не убила в своей жизни, многих обманула и довела до разорения, но они и сами были виноваты: блудили направо и налево. Поэтому неисправимой грешницей я себя не считала, а кто из нас безгрешен? Но сегодня утром… утром я совершила подлог более серьезный, чем обман неверного отца семейства – фиктивный брак. Сердцем я понимала, что Джованни – пройдоха, мошенник и авантюрист, но в глубине души праведный католик, именно потому и не женился на мне, потому что верил, что это будет навсегда. Потому что не мог взять на себя такую ответственность. А я только что совершила фальшивую сделку с Богом… Такие полудетские мысли толпились в моей голове, когда мое ландо подъехало к Брайони лодж. Я была так занята своими переживаниями, что не обратила особого внимания на то, что на тихой, обычно безлюдной улице слишком много народа. Ландо подкатилось к воротам и тут завертелось, закрутилось… Какие-то бродяги бросились открывать мне дверцы, сроду такого не было, давно всех отвадили, казалось бы. Так нет же, прямо у моих ног завязалась самая натуральная драка.

Да ладно бы сама драка, я бы справилась, не зря же последнее время я постоянно носила с собой подарок Джованни – маленький серебристый револьвер. Но события развернулись так стремительно, что я только и успела, что сумочку открыть, а уже какой-то отчаянный священник бросился разнимать дерущихся у меня под носом людей. Крики, шум, удирающие в разные стороны бродяги… Я и моргнуть не успела, как осталась рядом с неподвижным телом неудачливого защитника в окружении гудящей, охающей и подающей советы толпы.

В стрессовой ситуации советы оценить сложно. «Бедный падре! Бросился спасать леди!» Где они леди увидели, хотелось бы мне знать? Дурная слава пристает быстро. В округе только и говорили, что я «вскружила головы» всем лицам мужского пола в радиусе нескольких миль, хотя сознательно «кружила головы» я от силы два или три раза, исключительно по заданию Сигизмунда. Ну, Годфри еще, но он как-то сам попался, у меня и в мыслях не было его очаровывать. Так вот, бросился, значит, падре леди выручать и получил в лоб. Вон, даже кровь на виске. И правда, кровь, а на улице март, на земле холодно лежать… И вот уже бедолагу внесли в дом, и испуганная Салли забегала туда сюда с тазами и бинтами, а я уставилась на худую нервную руку, свесившуюся с дивана. Что-то остановило мой взгляд на этих тонких пальцах, но что? Какая-то мысль, воспоминание билось в мозгу, но не могло вырваться наружу. Не успело просто, так как густые клубы дыма отвлекли мое внимание. Что это? Откуда? С улицы донесся гул: «Пожар!». Конечно, я перепугалась и сразу бросилась спасать то, что было самым ценным для меня в тот момент – пресловутую фотографию. Я даже почти вытащила ее из тайника, когда меня как водой холодной окатили.

- Не волнуйтесь, тревога ложная!

Какой властный голос, неужели он принадлежит слабому раненному священнику? Я моментально обернулась и успела заметить цепкий взгляд гостя, прикованный к фотографии.

Да что ж это со мной! Выходит, все подстроено, а я выдала себя, как глупая двадцатилетняя девчонка. Положив фотографию обратно в тайник, все равно при слугах никто туда не сунется, я мельком взглянула на противника. Да… и этот милый священник – противник? Ну, когда я научусь искать подвох в самых обычных вещах?

Я бросилась наверх, судорожно соображая, что именно должна сделать. Раз мой гость – очередной охотник за фотографией, то он, несомненно, агент короля Богемии. Профессионал, конечно: работа чистая, до последнего момента у меня не возникало ни малейших сомнений в правдивости происходящего. Наверняка все подстроено: и драка, и толпа зевак на улице. Я быстро скинула платье и натянула на себя «костюм для прогулок» - мужскую одежду, в которую я частенько переодевалась, когда хотела остаться неузнанной. Одеваясь, я старалась привести мысли в порядок. Годфри говорил, что лучший агент, которого может нанять Сигизмунд – это известный на весь Лондон частный детектив мистер Шерлок Холмс. Меня ловко обвели вокруг пальца, слов нет. Так ловко, что можно предположить, что действовал настоящий мастер своего дела. Если это и правда Шерлок Холмс, то надо сматываться незамедлительно, с ним я не справлюсь. По словам Годфри, у этого милейшего джентльмена на меня заведено пухлое дело, целое досье, там даже что-то про Италию есть. Но сначала нужно выяснить все до конца.

По лестнице я сбежала как раз в тот момент, когда Салли закрывала входную дверь за «священником». Я осторожно выскользнула из дома через черный ход, смешалась с все еще окружавшей мое жилище толпой (хорошая, однако, работа) и на некотором расстоянии пошла за своим «спасителем». Вскоре он поравнялся с джентльменом среднего роста в котелке и сером пальто, и они продолжили путь вместе, оживленно беседуя. Через некоторое время я смогла подойти к парочке так близко, что было слышно, о чем именно они говорят. Оказалось, что моим незваным гостем действительно стал знаменитый Шерлок Холмс.

Прохожих на улице было довольно много, и можно было спокойно следовать за нужными мне людьми без риска вызвать ненужное любопытство. Мужчина в костюме священника время от времени оглядывался и замедлял шаг, как будто хотел вернуться. Значит, мистер Шерлок Холмс, знаменитый детектив. Хорошо, что меня предупредили, что Сигизмунд может обратиться именно к вам. Что же вы такой растерянный? Не нравится вламываться в дом милой женщины? Ведь не идиот же вы – наверняка сразу поняли, что представляет собой замечательный король. А зачем же тогда было соглашаться на это дело? Деньги, деньги, что же вы творите с людьми? Меня погоня за славой и деньгами привела к тому, что я шпионю за самым известным детективом Лондона ради спасения своей шкуры. Весело, что ни говори. Примерно после получаса быстрой ходьбы мы пришли на Бейкер-стрит. До последнего мне не хотелось верить в то, что Сигизмунд натравил на меня лучшего сыщика современности, но все концы сошлись. Судя по всему, джентльмены, за которыми я шла, проживали именно по тому адресу, который мне дал Годфри. Чтобы как-то унять переполнявшее меня раздражение на собственную тупость, захотелось сотворить что-нибудь этакое.

Отлично. Эх, а что я теряю? Мой недавний защитник со своим приятелем как раз остановились у двери дома 221-б. Проходя мимо, я чуть наклонила голову и, изменив тембр, сказала:

- Доброй ночи, мистер Шерлок Холмс!

И правда, где же это вы могли слышать мой голос? Просто тайна за семью печатями. Я бодро прошла несколько шагов и остановилась, пораженная внезапно пришедшей мыслью. Понятно, где вы могли сегодня слышать мой голос. А вот где я могла слышать ваш? И не сегодня… Есть в вашем голосе что-то знакомое, что-то такое… И эти серые глаза, которые не спрятать ни под каким старящим гримом. Свидетель на свадьбе? Ну, конечно! Где была моя голова? Я быстро пошла вперед, и мысли понеслись в такт ускоряющимся шагам. Вы следили за мной. Отлично, значит, ваш голос я слышала сегодня утром в церкви. Или все-таки намного раньше? Сколько вам лет? Пятьдесят? Нет, это только роль… Сорок? Тридцать? Нет, это мне тридцать (кошмар какой!), а вы, пожалуй, немного старше. Шерлок Холмс, Шерлок… Рост примерно шесть футов, худощав, руки тонкие, нервные, глаза серые. Бейкер стрит давно закончилась, а я все шла и шла вперед. Мартовское солнце спряталось за тучи, и стал накрапывать дождь. Когда-то я уже бродила так под дождем всю ночь… Стоп. Этого не может быть.

У меня закружилась голова и чтобы не упасть, я прислонилась к первому попавшемуся дереву, а воспоминания уже мелькали перед глазами, как темные английские скаковые на ипподроме. Пять лет назад, Варшава, переломный момент моей жизни, мутная Висла, серая пелена дождя вокруг и руки, оттягивающие меня от перил моста. Это было слишком неправдоподобно, встретиться именно сейчас и именно таким образом, но это было так.

Дура, идиотка, как же я сразу тебя не узнала. Впрочем, в Варшаве ты сказал мне, что ты актер, а вчера и сегодня я смогла сама убедиться в твоем мастерстве. Совсем я квалификацию потеряла, ведь стояла рядом с тобой, долго стояла, и у меня даже мысли не возникло, что мы раньше встречались. Джованни бы за такое просто убил, да и Сигизмунд тоже, хорошая же из меня получилась шпионка!

Я окончательно разозлилась, даже не разобравшись, что же чувствую на самом деле, запретила себе думать об этом и поехала к Годфри. Мы ожидали, что король будет действовать энергично, вот он и подослал ко мне лучшего в Лондоне детектива. Рассказывая Годфри о ложном пожаре, я умолчала о том, что главного героя сегодняшней пьесы я уже встречала. Незачем новоиспеченному мужу знать о моем итальянском прошлом и о том, что когда-то я с тоски хотела броситься в речку. Кроме того, я все еще не могла до конца поверить в то, что Шерлок Холмс – знаменитый лондонский сыщик, которого нанял Сигизмунд – мой давний спаситель. Забавно. Годфри все что-то выспрашивал у меня, прикидывал варианты действий, а я не могла отделаться от воспоминаний пятилетней давности.

В конце концов, мы решили, что нужно выезжать немедленно, как только соберемся, я пообещала Годфри сообщить, когда буду готова к отъезду и поехала обратно в Брайони-Лодж. Дверь дома, в котором я относительно благополучно прожила несколько лет, и который мне скоро предстоит покинуть, я открыла, когда часы в гостиной били десять. Оставалось не так много времени на сборы. Веселый выдался денек… Ну, что ж, мистер Шерлок Холмс, то, что вы меня не узнали – к лучшему. Впрочем, я и сама хороша… Неужели я так сильно изменилась? Большое зеркало в холле сказало мне: «Нет, Ирэн. Конечно, черты лица стали более резкими, и волосы чуть меньше вьются, и в глазах, пожалуй, нет задорного блеска. Пять лет прошло, да и обстоятельства тогда были не такие, чтобы запоминать внешность. Мог и не узнать.» Я окинула взглядом свое отражение и почувствовала, что вот-вот заплачу. Я что, расстроилась? Еще не хватало. Из-за какого-то сыщика…

Подумаешь, пять лет мысли мои время от времени возвращались к моему спасителю, образ которого все больше напоминал сказочный. Мол, есть где-то замечательный человек – умный, добрый, чуткий, готовый в любую минуту придти на помощь… И вдруг оказывается, что этот сказочный герой – агент моего злейшего врага, просто вульгарный сыщик, который даже не узнал меня при встрече.

Взгляд мой нечаянно упал на полку перед зеркалом, да так и застыл там. Время остановилось, а сердце ухнуло куда-то вниз. Эта неряха Салли опять забыла вытереть пыль. Еще бы она тут не накопилась – надо убираться каждый день, чтобы была хоть видимость уюта и чистоты… Так вот, прямо на сером фоне были написаны слова: «Warsaw rain». Варшавский дождь…

Тут-то мое сердце и застучало молотом, а в глазах поплыл тот самый дождь. Серая стена. Мрак, холод и тепло сильных мужских рук. Вся моя жизнь с отъезда из Америки пролетела в мыслях за несколько секунд. Надпись оставил ты, больше некому. Вернешься или нет? Что? Салли что-то спросила, я даже не поняла, что. И откуда она взялась в холле? И почему она так смотрит? Видимо, у меня слишком странное лицо. Так, лицо сделать попроще, улыбочку, хорошо. Теперь надо послать Салли… ну, хотя бы за успокоительным к миссис Паркинсон, которая живет за три квартала отсюда. Ну и что, что уже десять часов вечера? У миссис Паркинсон хроническая бессонница – и вообще – кто тебе разрешал задавать вопросы?

Теперь Джон – с ним проще. Так, перо, бумага, чернила… чертовы чернила, вечно они высыхают не вовремя. Так, пресс-папье, конверт… Ну, и что ты встал как пень? Это срочно нужно доставить мистеру Годфри Нортону, адрес ты знаешь.

Так. Одна. Жаль, если я ошиблась, и ты не придешь. Жаль? Я себя не узнаю. Ведь почти ничего и не было и столько лет прошло… Лестница, спальня… Ну, и зачем меня сейчас понесло в спальню? Ах, да… чтобы переодеться. Господи, я когда-нибудь убью эту недотепу, надо же все так запихивать не пойми куда. Ну и что мне надеть? Пусть будет это платье. Стучат. Так. Только спокойно. Ничего страшного. Сердце все равно колотится и я, безуспешно стараясь унять его, медленно спускаюсь по лестнице и открываю дверь.

На пороге стоишь ты. Никакой сутаны, обычное пальто, обычный цилиндр и необычное выражение глаз. Какое-то, гипнотизирующее, что ли…

Я и ждала, и не ждала, и испугалась сильнее, чем предполагала.

Из состояния оцепенения меня выводит лишь твой голос, ироничный глубокий теперь мне кажется, что я не забывала его никогда.

- Вы всегда сами открываете дверь по ночам?

Язви, язви… Я медленно отступаю к зеркалу, достаю платок и также нарочито медленно под твоим застывшим взглядом провожу платком по надписи, стирая ее вместе с оставшейся пылью. Потом оборачиваюсь, пытаюсь сохранить лицо и сделать взгляд настолько наивным, насколько это возможно, но чувствую себя как кролик перед удавом.

Хочу ответить в тон, но вместо этого тихо и неразборчиво бормочу, опуская глаза:

- Я отослала прислугу.

Молчание. Интересно, ты хотя бы спросишь, надолго ли я отослала прислугу? Впрочем, нет, не интересно, только дверь закрой, да… Надо же, какой самостоятельный – и пальтишко снял, и цилиндр с перчатками на полочку пристроил. Хорошо, что я пыль вытерла. Ох, не к добру оно – не в меру разыгравшееся чувство юмора, внезапно сменившее страх. Да как тут не рассмеяться – ты явился без грима и маскарадного костюма, значит, бросил одну игру и начал другую. А я эту вторую игру, выходит, приняла, раз не удивилась твоему приходу, да и прислугу так вовремя отпустила. А вот не буду я тебе подсказывать, сам думай, куда деть пальто. Ну, держи в руках, может ты и прав – нечего улики по всему дому разбрасывать.

Ни вопросов, ни ответов, только густое, тяжелое молчание, в котором наши взгляды вязнут, как нахальные осы в меду. Как же я не люблю неопределенность и недосказанность… Где же нам поговорить? Ты все еще стоишь на месте, и что прикажешь делать мне? Только рисковать, видимо. Кивком я показываю тебе направление движения, поворачиваюсь и иду вверх по лестнице, успевая заметить краем глаза, как ты снова берешь в руки цилиндр и перчатки. Я вся превратилась в слух, кажется, я чувствую тебя спиной. Ты идешь сзади. Ступенек очень много, их слишком много, но я не оборачиваюсь, чтобы не видеть выражения твоих глаз. Коридор, дверь в спальню, перед которой я останавливаюсь в растерянности. А если ты пришел вовсе не за этим? А за тем же, зачем приходил днем? Ведь формально ты – мой враг, вернее, агент моего врага. Все-таки жизнь с Джованни сильно развратила меня, мысли мои идут только по пути: «увидел – захотел» и «захотел – получил», но вряд ли тебя можно мерить меркой моих обычных клиентов. А добропорядочный английский джентльмен не позволит себе даже намек на неприличную мысль о даме, тем более, когда речь идет о делах. По крайней мере, он никому этого не покажет. И цель у тебя, должно быть, одна – любой ценой добыть ту самую фотографию. ЛЮБОЙ? Господи, неужели ты решил использовать историю нашего знакомства в Варшаве, просто чтобы отвлечь меня?… Нет… Или да? Что ж, фотографии на прежнем месте уже нет, я вытащила ее перед тем, как выйти за тобой вслед на улицу. Перепрятать как следует, правда, не успела – так и валяется под крышкой фортепьяно. Значит, поиграем, мистер детектив. Ты молчишь. Что ж это такое? Эх, была не была. Я поворачиваюсь, твердо смотрю в твои светлые (да как же я умудрилась не узнать их?) глаза и четко произношу:

- Если вы пришли за фотографией, мистер Холмс, можете искать – в доме ее нет.

Я жду ответного хода, но не могу понять реакции. Ты удивлен, раздосадован или…

- Фотография подождет до утра.

И все? Ни один мускул на твоем лице больше не дрогнул.

Хорошо. Постоим здесь. Хотя бы не у входной двери. Может, тебе чаю предложить? В десять часов вечера, а что? Господи, ну и мысли у меня, мы же даже не поздоровались, или поздоровались?

Я снова поворачиваюсь к тебе спиной и открываю дверь. Никакого движения с твоей стороны и я беспрепятственно прохожу в комнату, а ты остаешься стоять на пороге. В комнате темно, только из коридора проникает слабый свет газовых светильников, а из окна – свет уличного фонаря.

Что ж, это мой риск, моя игра. Ставка на твою честность. Если бросишься искать фотографию, значит, я так и не научилась разбираться в людях. А когда мне было разбираться? Увы, порядочных людей на моем пути встречалось гораздо меньше, чем мошенников.

Я отхожу к окну, задергиваю портьеру, хотя никто бы все равно ничего не увидел, но осторожность никогда не помешает. Мне очень хочется обернуться, чтобы узнать, ушел ты или нет, но я изо всех сил стараюсь сдержаться. Сейчас все выяснится само собой. Полагаю, что ты не настолько наивен, что думаешь, что в спальне я буду пить с тобой кофе и вести светские беседы… Глубокий вдох. Вперед! И зачем я выбрала именно это платье, чтобы подольше раздеваться что ли? Нет, я просто хотела поскорее сменить свой прогулочный костюм и надела первое, что попалось на глаза. Мне попалось это. Надела-то я его быстро, а вот снять… У меня что, руки дрожат? Две перламутровые пуговички сверху… Почему так тихо? Наверное, я бы услышала шаги, если бы ты ушел? Значит, ты стоишь и просто смотришь? Ну, пока ничего особенного не происходит, я ведь повернулась к тебе спиной. Теперь потайные крючки. Я волнуюсь, стараюсь не торопиться, но рву крючки из петель. Только не оглядываться. Какой-то шум, скорее шорох. Так. Глаза прикрыть, платье спустить с плеч, может, снять совсем? Осторожно тяну вниз плотную ткань и понимаю, что мне что-то мешает.

Ты не ушел? Открываю глаза и слегка поворачиваю голову – на моем плече твоя рука. Мне страшно? Мне? Поздно бояться, назад пути нет. Я поворачиваюсь быстро, но мягко, чтобы ты не отнял рук, и оказываюсь в твоих объятиях. Это действительно ты. Я улыбаюсь. То есть, я стараюсь быть серьезной и неприступной, но я не могу сдержаться. Ты не ушел, а значит это больше не игра. Я закидываю руки тебе на плечи, смотрю в глаза и тихо шепчу: «Здравствуй». Ты молчишь, но молчание больше не обманывает меня. Молчи, если хочешь, пусть другие женщины любят тебя за твои речи, если найдутся еще такие, которые сумеют оценить тонкую насмешку в сухих словах и отыскать веселые искорки в стальных глазах. Сегодня мне не