Отправлено: 27.09.07 12:26. Заголовок: Тема для Холмсо-гонщиков (продолжение)
Шерлок Холмс, сгорбившись, примостился на кресле, страдальчески прикрыв глаза. Курить в раю было нельзя, поэтому ему было очень, очень плохо. Доктор Ватсон с сочувствием смотрел на своего друга. После недели со дня смерти, заполненной покоем, шахматами и выслушиванием потока благодарностей от отмщенных душ невинно убиенных, знаменитый сыщик явно сдал. Запрет же на курение и наркотики делал положение дел для него беспросветным. В этот момент прозвучал зуммер запрашиваемого спиритического сеанса. - Что это, Ватсон? - голосом умирающего лебедя спросил Холмс. - Кто-то внизу желает с вами побеседовать, - обрадовано ответил Ватсон. – Меня за год вызывали всего два раза, вам повезло! Сейчас в это дело уже почти никто не верит. – Ну что же, посетим страждущих. Составите мне компанию, доктор? Что надо сделать, чтобы попасть вниз? - Просто нажмите кнопку вызова. И не забудьте попугать смертных – хоть какое-то развлечение! … - КТО ПОТРЕВОЖИЛ МОЙ ДУХ? – замогильным голосом, нараспев, произнес в полутьме Холмс. - КАКОВ МЕРЗАВЕЦ! – грозно добавил Ватсон. - Здравствуйте, Холмс, здравствуйте, Ватсон! – бойко ответил Лестрейд, нисколько не испугавшись. – А у меня к вам срочное дело. - Ступайте к дьяволу, инспектор! – нарочито возмущенно сказал Ватсон. – Нас там ждут гурии и шербет! - И гашиш, - пробормотал Холмс. - Не вешайте мне лапшу на уши! – захохотал Лестрейд, явно чувствующий себя более чем уверенно. – Я даю вам шанс тряхнуть стариной и не сойти ума от скуки. Ну, согласны? Или заканчивать сеанс? - Согласны, - в унисон прозвучало в ответ, хоть и уныло. - Но инспектор, мы бестелесные сущности, лишенные права свободно скитаться по земле, – мягко сказал Холмс («Не привидения какие-нибудь» - с гордостью вставил Ватсон). – Как мы сможем помочь вам распутать убийство на Риджент.com? - Советом, дорогой сэр, исключительно советом! Все факты я вам предоставлю. Вам нужно только свести их воедино. Сам я не могу, у меня уже голова идет кругом… НО ЧЕРТ ВОЗЬМИ, Холмс, как вы узнали??? Убийство произошло три дня назад, уже после вашей смерти! - Нет ничего проще, дорогой инспектор. - Ничего, - подтвердил Ватсон.
Пост N: 2934
Зарегистрирован: 01.12.06
Откуда: Россия, Санкт-Петербург
Отправлено: 30.10.13 19:45. Заголовок: Тут недавно закончил..
Тут недавно закончилась Фандомная Битва на дайри.ру. Это такой командный анонимный конкурс. Битва закончена, маски сняты. Ссылку на всю битву могу дать кому захочется, там много классных работ по Холмсу, но она проходила на дайри.ру и посты там, наверное, открыты только зарегистрированным. Не знаю точно. Поэтому пока покажу только свои работы. Это маленькая - "драббл", а есть ещё побольше, почти 5 тыс. слов, её позже повешу, наверное. И на другие суперские работы , но не мои, ссылки дам.
Личные счёты
Воздуха не хватало. Чьи-то руки сжимали горло Ирэн, давили на грудь.
«Шерлок, прекрати, я на твоей стороне», — попыталась крикнуть она, но измученное горло не издало даже писка.
Тогда она попробовала вырваться. Хватка врага на мгновение ослабла, взамен навалились тошнота и головокружение.
Ирэн открыла глаза — темно. Она прислушалась. Тишина давила и душила не хуже темноты. Никаких рук на горле, никакого Шерлока Холмса. Только слабость, острая боль в груди и тошнота, которая усиливалась при малейшем движении головой.
Осторожно, чтобы обмануть своё состояние, Ирэн подняла правую руку и попыталась поднести её к горлу. Локоть стукнулся о твёрдое, и в этот момент что-то посыпалось сверху, как будто дождь барабанил по крыше.
— Не ори, я думаю, — ответил оттуда же из темноты второй голос — хриплый и скрипучий.
«А этот Билл, видать, любит покурить и выпить», — ни с того ни с сего подумала Ирэн, и это была её последняя здравая мысль в этот день.
— Думаешь? — загоготал в ответ собеседник Билла. — Я и не знал, что ты умеешь.
— Мы не заколотили крышку, Том.
Ирэн подняла вторую руку. Ладонь наткнулась на преграду. Стараясь не шуметь, чтобы не привлечь внимание таинственных Тома и Билла, Ирэн ощупала твёрдую поверхность над собой и по бокам. Дерево.
Она попыталась согнуть ногу, колено уперлось в твёрдое.
— И что, что не заколотили? Зароем, да и ладно, — продолжал Билл, — она же чумная. Вдруг эта зараза наружу выползет?
— Не чумная, а чахоточная, но всё равно один чёрт. Поэтому я и не стал заколачивать гроб. Не хочу лишний раз трогать эту пакость.
Гроб! Чтобы не заорать, Ирэн зажала рукой рот, больно ударив запястье о доску. Гроб, чумная пакость, ну конечно!
Мориарти подсыпал ей в чай какую-то дрянь. Последнее, что она помнила до того, как очнулась в гробу, острую боль в груди, тошноту и головокружение.
Значит, она лежит в гробу.
«Хорошо, что он не заколочен, но...» — додумать не удалось.
Сверху снова раздалась барабанная дробь, и на неё посыпалась земля.
В крышке гроба она теперь отчётливо различала просветы.
Опять посыпалась земля, Ирэн зажмурилась и крепче зажала рот рукой.
Сверху смачно выругались.
— Что ещё, Билл? — гаркнул Том.
— Черенок лопаты сломал. Чёрт бы побрал этого скрягу — старого Мэтью. Вечно у него худой инвентарь.
— Ну, пошли за новой лопатой. Заодно гвоздей прихвачу и молоток, — хихикнул Том, — может, правда, заколотить.
Ирэн до крови искусала руку, прислушиваясь к тому, что происходит наверху.
Могильщики, вяло переругиваясь, удалились. Ирэн некоторое время лежала тихо, считая про себя. «Один, два, три...» Она опять вцепилась зубами в свою руку и разжала челюсти, только когда досчитала до ста. Дотянуться до правой щиколотки, лёжа в узком ящике, оказалось не так-то и просто. Нож был на месте — за отворотом ботинка. Судя по всему, её не обыскивали, опасаясь заразы.
Преодолевая тошноту, Ирэн вытащила нож и принялась искать место соединения крышки гроба с основанием. Она не думала о том, как будет сдвигать крышку, и тем более о том, как будет выбираться из ямы. Ею овладело желание жить. Как пойманный зверь она царапала крышку гроба ногтями и ножом. Нашла щель. С трудом развернулась в тесном пространстве и всем телом попыталась сдвинуть крышку. Она не считала, с какого раза подались доски.
Выбравшись на край чуть было не ставшего её последним пристанищем ящика, она осмотрелась. Рядом никого не было. По крайней мере, в яме, которая, по счастью, оказалась не слишком глубокой. Видать, скряга Мэтью, заправлявший кладбищем, экономил и на этом.
Дневной свет резал глаза, голова отчаянно кружилась, но Ирэн, цепляясь за осыпающуюся под пальцами землю, выбралась на край могилы. Огляделась, убедилась, что по-прежнему одна, взглянула вниз и захохотала. Грязными руками она откинула со лба спутавшиеся волосы и снова посмотрела на гроб.
— Идиотка, — еле слышно выругалась она, — неудивительно, что Мориарти провёл тебя, как девчонку.
Крышка гроба была сдвинута, Ирэн не поставила её на место.
Пришлось спускаться вниз, сдвигать крышку, присыпать её землёй, чтобы могильщики ничего не заподозрили, а потом лезть обратно.
На всё это ушло много времени, но Ирэн опять повезло.
Когда Билл и Том вернулись не с одной, а аж с двумя лопатами, гроб выглядел так же, как они его оставили.
Правда, если бы им пришло в голову отойти справить малую нужду в ближайшие кусты, они обнаружили бы там лежащую без сознания молодую женщину.
Но Ирэн всё ещё сопутствовала удача. Могильщики быстро закопали яму и ушли. И больше никто не тревожил бедняжку до ночи, пока бродячая собака не облизала ей лицо. Ирэн очнулась от того, что по её щеке провели шершавым языком, и тут же почувствовала, что ужасно продрогла, всё тело ломит от сырости и усталости, что боль в горле стала меньше и тошнота ушла, сменившись тяжестью в голове. А ещё, что она жива!
О том, что делать дальше, она смогла нормально подумать только утром, когда сидела в каморке старого приятеля — одного из тех типов с лондонского дна, к кому можно без опаски явиться в четыре часа утра, в ободранном платье, с выпачканными грязью руками и лицом, и который не задаст ни одного лишнего вопроса.
Ирэн жадно пила обжигающий чай и думала о своём сказочном везении. В том, что могильщики не заколотили гроб, что сломалась лопата, а больше всего ей повезло в том, что её любит Шерлок Холмс.
И что однажды они разговаривали о ядах, и Холмс сказал, что его очень сложно отравить, поскольку ему известно о ядах всё, а ещё потому что он принимает постоянно в качестве профилактики противоядия и сильно разбавленные яды. По его взгляду Ирэн поняла — он не хвастается, а предупреждает её и призывает к осторожности. Если бы она не вняла совету Шерлока и не стала приучать себя к ядам, её труп уже жрали бы черви.
Она пила чай, безуспешно пытаясь согреться, и думала, что Шерлоку совершенно не нужно знать, что он в очередной раз оказался прав, а она выжила. Узнает он — узнает и Мориарти. А к профессору у неё теперь открыт личный счёт.
Должен признаться, что не слишком удивился, получив телеграмму от Майкрофта Холмса. Ему не было свойственно посылать телеграммы, он скорее предпочёл бы воспользоваться курьерской почтой. Но подумал я об этом, только когда вошёл в его кабинет.
Массивная темная мебель, плотные шторы на окнах и мерцающие огоньки свеч усугубляли мрачное настроение. Грузный Майкрофт тяжело поднялся мне навстречу из-за письменного стола.
— Как поживаете, милейший Уотсон?
— Отлично, благодарю вас, мистер Холмс.
Вопрос был формальным проявлением вежливости, как и мой учтивый стандартный ответ.
С тех пор как мой друг Шерлок Холмс сгинул в пучине Рейхенбахского водопада, поживал я плохо, и Майкрофту это было известно лучше, чем кому-либо другому.
Пожалуй, кроме него, только бывшая наша с Холмсом, а теперь моя квартирная хозяйка миссис Хадсон разделяла мою скорбь и печаль.
Майкрофт вёл себя так, словно ничего не произошло, ему не надо было ничего говорить, достаточно было посмотреть на меня.
Если и было что-то общее в чертах братьев, то это глаза. Чтобы не смотреть в глаза Майкрофту и не удариться в болезненные воспоминания, я принялся разглядывать бумаги на столе. Майкрофт наверняка разгадал мой маневр, но проявил сочувствие и деликатность.
— Удивлены, что я пригласил вас сюда, Уотсон? Буду краток. Вы мне нужны для одного дела, которое я могу доверить только вам.
— Я весь внимание.
Майкрофт выдвинул ящик стола и достал что-то, завёрнутое в коричневую бумагу, по форме напоминающее толстую книгу.
— Ваша цель — город Коломбо, — торжественно произнёс он и положил пакет передо мной на стол.
Пауза, которая за этим последовала, видимо, была сделана, чтобы дать мне возможность осознать сказанное.
Не то чтобы я не горел желанием отправиться на «перекресток Азии» — на юго-запад Цейлона. Как человек военный я привык не обсуждать приказы, даже если это были не приказы, а просьбы.
Конечно, столь длительное путешествие могло оказаться довольно утомительным. Но не это меня смутило. Даже не так — поначалу меня ничего не смутило, только вызвало любопытство, живой интерес, что же это за поручение такое, которое мне собирается дать человек, заменяющий порой правительство Британии.
Майкрофт прищурился:
— Заинтригованы? У вас будет достаточно времени подумать о том, что я собираюсь вам поручить. Ничего сложного, на самом деле. Вы возьмете вот этот пакет, сядете в Дувре на корабль до Коломбо, пакет вскроете по прибытии в гостиницу. Жить будете в одном из отелей Форта.
Я кивнул. Коломбо я помнил плохо, но знал, что Форт — деловой центр — примыкает к морскому порту, расположенному на севере столицы Цейлона.
На этом наша встреча завершилась. Ни одного пояснения не было произнесено больше, но я к подобному привык. Так что мне оставалось только гадать, что находится в таинственном пакете, и почему именно меня Майкрофт выбрал в качестве посланника.
К тому моменту, когда белоснежный корабль доставил меня к месту назначения, я успел подумать о множестве вещей. Самые разнообразные версии приходили мне в голову, кроме, разумеется, мысли о том, чтобы открыть пакет до прибытия в Форт.
Надо сказать, что когда я вошёл в отведённый мне номер в главном отеле Коломбо — «Гранд Ориентал» — и прочитал задачу, легче мне не стало. Разорвав обёртку, я обнаружил внутри пакета письмо без адреса и подписи и второй пакет, адресованный некоему «З» — на запечатанном конверте стояла одинокая литера. Письмо без адреса определенно не могло быть предназначено никому, кроме меня, так что я его прочёл.
«Передать пакет русскому географу Всеволоду Заборовскому в гостинице «Гранд Ориентал». Вот и всё задание.
Далее в письме следовала краткая биография господина Заборовского – известного русского исследователя Центральной Азии, известного в узких кругах. Будучи достаточно осведомлённым о том, что происходит в Средней Азии между Британской и Российской Империями, ни о каком Заборовском я ни разу не слышал.
Биографию пробежал глазами, запомнил только, что мой «клиент» тоже военный. Поступив на военную службу, в 1879 году Заборовский отправился в Тибет со знаменитым русским исследователем Николаем Пржевальским, которому потом помогал в изучении и описании добытых материалов. В августе 1883 года вновь отправился с Пржевальским в путешествие, продолжавшееся два года. Заборовский главным образом занимался сбором растений, составивших единственный в своем роде центрально-азиатский гербарий, переданный в Санкт-Петербургский ботанический сад.
Военный ботаник. Звучало не слишком привлекательно. Хотя место встречи было выбрано подходящее: Коломбо — очень зеленый город. Улицы, площади, набережные обсажены манго и бананами, пальмами и магнолиями, цветами и кустарниками. Что ни говори — настоящий рай для ботаников.
Отель «Гранд Ориентал», напротив, в последнюю очередь напоминал о ботаниках, географах, прочих служителях науки и суровых путешественниках. Это был настоящий (по колониальным меркам) дворец, построенный в классическом стиле, скорее достойный приютить коронованных особ или, на худой конец, служителей искусства. Поговаривали, что в этом отеле любят останавливаться знаменитые писатели, но я не встретил ни одного, а самого себя я знаменитым писателем пока не считал.
В общем, если встреча с Заборовским в «Гранд Ориентал» была назначена ради конспирации по принципу, что всё самое важное надлежит прятать на самом видном месте, то это было, без сомнения, мудрое решение.
Я легко ему подчинился, понимая, что должен чётко выполнить простую задачу — передать документы.
По легенде я прибыл на Цейлон на неделю — поправить нервы, погулять, познакомиться поближе с чайным делом. Так сказать, развеяться.
Найти адресата оказалось проще простого — стоило лишь осведомиться у обходительного лысоватого портье средних лет о постояльцах, как на меня свалился целых ворох информации о всевозможных личностях, населявших отель. Заборовский был упомянут вскользь как чрезвычайно занятой учёный и обаятельный молодой человек.
Среди примечательных постояльцев наибольшее внимание портье уделил русскому купцу-чаеторговцу Кириллу Попову, который приехал на Цейлон для «изучения чайного дела». Поскольку моя легенда была основана как раз на интересе к чайному делу, я выслушал рассказ о заморском госте с особым вниманием. Несмотря на то, что на Цейлоне имелась русская колония, Попов жил преимущественно в «Гранд Ориентал», и мне следовало быть готовым к встрече с ним. Рассказы об остальных постояльцах были мне не интересны, и я их не запомнил.
Прошло несколько дней прежде чем мне удалось пересечься с Заборовским за завтраком. Он оказался на вид довольно молодым человеком, чего, впрочем, я и ожидал после прочтения его биографии. Как член русского географического сообщества, он вполне подтвердил свое звание, выказав незаурядные знания предмета и подлинный исследовательский интерес. Однако выправка выдала бы в нём человека военного, даже если бы этот факт не был известен мне заранее. А изящество, с которым господин Заборовский обходил некоторые скользкие и каверзные вопросы, которых волей-неволей касался наш разговор, наталкивал на мысли, что молодому географу не чуждо было искусство дипломатии.
Если его и смутило, что с ним желает познакомиться англичанин, своего смущения он ничем не выказал, как и удивления, когда я передал ему пакет от Майкрофта.
Мы расстались так же быстро, как с Холмсом-старшим.
После встречи я должен был незамедлительно покинуть Коломбо, но меня удержали неожиданные обстоятельства. Не знаю, что именно подтолкнуло меня к тому, чтобы нарушить наказ Майкрофта. Возможно, дело было в том, что я всё ещё остро ощущал одиночество после гибели лучшего друга, и тем острее осознавал, что во всех странных случаях теперь придётся разбираться самому.
Я как раз спустился в холл гостиницы, чтобы сказать хозяину, что собираюсь съехать и узнать, когда смогу отплыть в Англию на ближайшем корабле.
У стойки портье стояла дама. На первый взгляд ничего особенного: стройная, довольно молодая женщина, красивая и одетая по моде. Для центральной гостиницы Коломбо подобная фигура не представляла ничего необычного. Но она привлекла мое внимание настолько, что я предпочёл сделать вид, что чрезвычайно заинтересовался свежими газетами, а сам стал внимательно наблюдать за гостьей.
Привлекла меня в этой даме отнюдь не её красота и элегантность, хотя я и считал себя знатоком по женской части — дело было в том, что я знал эту даму гораздо лучше, чем хотел бы знать. Когда я видел её в последний раз, её звали Ирэн Адлер, а вернее Ирэн Нортон, поскольку к моменту нашей последней встречи она вышла замуж за английского адвоката.
Это была «Та женщина», о которой я опубликовал рассказ! Написан он был давно, но представлен общественности совсем недавно — только тогда, когда я твердо уверился, что героини нет в живых, потому что именно таково было условие Шерлока Холмса.
И вот эта дама, ранее широко известная как авантюристка, которая к тому же оставила с носом самого Шерлока Холмса, мало того, что оказалась жива и здорова, так её ещё и на Цейлон занесло. И аккурат в то самое время, как там оказался ваш покорный слуга, к тому же выполняющий важное государственное задание.
Тем временем произошло нечто, что заставило меня ещё глубже погрузиться в изучение газеты, а проще говоря, — я за ней спрятался.
— Анна, простите, что заставил вас ждать.
Эти слова произнес сбежавший по лестнице Всеволод Заборовский, обращаясь к стоящей у стойки даме.
Миссис Нортон звали Ирэн, а не Анна, это я хорошо помнил и пожалел, что защитой от посторонних глаз мне служит всего лишь тонкий газетный лист, который легко может отвернуть сквозняком.
Ирэн Адлер обернулась к Заборовскому с обворожительной улыбкой:
— Мне не пришлось ждать, господин Заборовский, — проворковала она.
— Тем лучше. Пойдёмте гулять по набережной.
Они под руку вышли из отеля и направились в сторону моря.
Мне показалось, что проходя мимо, Ирэн Адлер бросила в мою сторону слишком долгий взгляд. Впрочем, я так старательно прятался за газетой, что мало что смог разглядеть и вполне мог ошибиться.
Я наполнился решимостью проследить за ней и выяснить, что она тут делает. Как и следовало ожидать, мои подопечные направились гулять в самое популярное место — на набережную — «океанский фасад» Коломбо, как её иногда называют. Прекрасное место для прогулок и отвратительное для слежки, так как черта каждого фасада — открытость. Всё на виду. Днём прогуливающихся не так и много, и остаться незамеченным очень сложно. Тем не менее, я был уверен, что мне это удалось.
Моя уверенность не покидала меня на протяжении всей прогулки. Я медленно шёл по набережной, разглядывал гостиницы, лавочки и ресторанчики, выстроившиеся в линию как на параде. Собственно, это и был парад. Главная улица Коломбо демонстрировала свои достоинства.
Заборовский и Ирэн Адлер шли впереди меня и оживлённо разговаривали. Они были увлечены разговором и друг другом, если бы я не знал, что один из них, по всей видимости, разведчик, а вторая — авантюристка, которая выдаёт себя за другого человека, я бы принял их за беспечных прогуливающихся влюблённых.
Прогулка длилась почти час. За это время мнимые, а вполне возможно, что и настоящие влюблённые, ни разу не остановились, в отличие от меня. Мне приходилось запутывать следы, для чего я заходил в лавочки, купил ракушки, опять читал газету, сидя на скамейке. Газетой я так увлёкся, что когда в очередной раз поднял голову и окинул взглядом набережную, моих знакомых нигде не было видно.
Я уже совсем было подумал, что всё же потерял их, как услышал весёлый голос Заборовского:
— Доктор Уотсон! Я думал, вы собираетесь обратно в Англию!
Я вскочил со скамейки и нос к носу столкнулся с моим приятелем-географом.
— Да вот, решил прогуляться перед отъездом.
— Вы собираетесь гулять по набережной целую неделю? Корабль в Дувр отплыл три часа назад, другой будет только в следующий четверг.
Я почувствовал себя как мальчишка, которого поймали на краже булочки.
Ничего не оставалось, как развести руками и рассмеяться.
Заборовский сам сгладил неловкость:
— Раз уж вы остались, не торчите в городе, поедемте с нами в русскую колонию. Там нынче наплыв гостей, вечером будет довольно многолюдный званый обед. Скучать точно не придётся.
Я вежливо поблагодарил за приглашение и так же вежливо поинтересовался, кого именно Заборовский имел в виду, когда сказал «с нами».
Он рассмеялся ещё веселее, чем прежде, и, взяв меня под локоть, доверительно проговорил мне почти в самое ухо:
— Доктор, вы же видели, что я прогуливался с дамой, не отпирайтесь, а то я чего доброго подумаю, что вы специально следили за нами.
У меня хватило сообразительности просто промолчать, а Заборовский тем временем продолжил объяснение:
— Пани Грушнецкая — польская графиня. Вдова. Всё более чем прилично.
«Хорошо бы ещё она меня не помнила», — подумалось мне.
В гостиницу мы вернулись вместе. Ирэн Адлер поблизости не было, а я решил ни о чём не спрашивать Заборовского. По дороге мой спутник прочёл мне целую лекцию об истории возникновения русской колонии на Цейлоне.
Открытие Суэцкого канала более двадцати лет назад коренным образом изменило расстановку сил в мировом мореходстве и международной торговле. Расстояние между русскими портами Одессой и Севастополем и портами Тихого и Индийского океанов сильно сократилось. Они оказались ближе к странам Южной, Юго-Восточной Азии и Дальнего Востока, чем все другие крупнейшие европейские порты. Вскоре было установлено постоянное сообщение между Одессой и портами Азии, в том числе Дальнего Востока. Морские пути теперь проходили и через Коломбо. Все чаще русские торговые и военные корабли заходили в гавани Цейлона для пополнения запасов угля, продовольствия и воды, иногда возникали и другие неотложные проблемы, решение которых капитаны искали на суше, в портах.
Цейлон был важен для России не только как порт на пути из европейской части страны на Дальний Восток и обратно, но и как производитель и поставщик чая, а также других «колониальных товаров»: кофе, какао и графита.
В колонии русских на Цейлоне постоянно жили более десяти человек. Для такого удалённого места это было значительное количество, а если учитывать временно проживаюших и пассажиров кораблей, делавших промежуточные остановки в Коломбо, то и больше.
Среди колонистов и временных жителей больше всего было пассажиров русских судов, вынужденных задержаться на берегу из-за болезни или по каким-то другим причинам, а также дезертиров. Но встречались и специально приезжавшие на Цейлон путешественники — охотники, ботаники, географы и прочие горячие головы.
Заборовский рассказал, что к сегодняшнему обеду в русской колонии ожидаются в основном заезжие гости. Мы распрощались в холле «Гранд Ориентал» и вновь встретились только перед отъездом в колонию.
Ирэн Адлер вела себя так, словно видела меня в первый раз, я решил последовать её примеру. Заборовский представил нас, мы обменялись парой незначительных любезностей, предписываемых этикетом, и до самого места назначения больше не разговаривали. Ехали в дребезжащей карете, впрочем, доехали без приключений, хотя дорога пролегала по местам, достаточно диким для лондонца, привыкшего к городским пейзажам. (продолжение следует)
В русской колонии на тот момент был наплыв гостей: Владимир Тихомиров — экстраординарный профессор фармакогнозии и фармации Московского университета, доктор медицины, специалист в области акклиматизации лекарственных растений и чая, купец-чаеторговец Кирилл Попов и чудаковатый норвежец Олаф Сигерсон, как я понял, тоже ботаник. Давали обед в доме посланника, присутствовал он сам с супругой, а также группа молчаливых господ, по уверениям хозяина приехавших поохотиться.
Разговор вёлся преимущественно на французском языке, что привело к тому, что я и норвежец Сигерсон больше молчали. Никакого неудобства беседующим это не доставляло, так как сидели мы на разных концах стола. Кроме того, у меня сложилось впечатление, что молчаливость северянина была вызвана отнюдь не плохим знанием французского языка, а особенностями характера. Он выглядел стеснительным и замкнутым. Возможно, из-за того, что над ним наверняка часто подтрунивали из-за его нелепой внешности: худой, слишком сильно затянутый в какой-то старомодный сюртук, он слегка наклонялся вперёд при ходьбе, что придавало ему сходство с какой-то длинноногой птицей. При этом норвежец носил очки, которые так и норовили соскользнуть с его длинного носа.
Что же касается меня, то я сидел по левую руку от Заборовского. Справа от него расположилась Ирэн Адлер. По выбранной ей для какой-то неведомой пока мне цели роли она изображала польскую графиню и говорила либо на ломаном русском языке, чем, признаться, сильно удивила меня, либо на достаточно беглом французском.
Заборовский же, как выяснилось ещё при первой нашей встрече, превосходно знал английский язык, как впрочем и французский, посему вызвался вполголоса переводить мне всё сказанное за столом. Этому обстоятельству я был весьма рад, поскольку моё знание французского оставляло желать лучшего. А русский язык вообще звучал для меня немыслимой тарабарщиной.
А речь за обедом зашла о ядах, чае и травах. Неудивительно, при таком сборище людей, всю свою жизнь занимающихся перебиранием листиков, стебельков и цветочков. Больше всех говорил профессор Тихомиров — полный седовласый и седобородый мужчина в пенсне. Он рассказывал увлекательные вещи про всяческие экзотические растения, которые индейцы северной Америки использовали для разговоров со своими предками, а проще говоря, для затуманивания рассудка. Все внимали его красочным рассказам. И только норвежский учёный на таком ужасном французском, что даже я понял степень его уродливости, заявил, что наилучшим ядом, по его мнению, является яд какой-то жабы с трудно запоминаемым названием. Все на него посмотрели с недоумением, и он опять занялся едой. Тогда я подумал, что северянин, возможно, всё же не ботаник, а биолог.
Господа из России, приехавшие поохотиться, слушали профессора с вежливым вниманием, изредка поддакивая, но не забывая при этом хорошо пережёвывать пищу. Признаться, я не особенно их разглядывал, они показались мне обычными праздными богатыми людьми. Двое были уже в возрасте — дородные и усатые, третий — молодой человек лет двадцати двух, худой, большеглазый и удивительно тихий. Спутники называли его просто «Николя», но мне показалось, что произносили они это имя с запинкой. В любом случае, я был настолько занят тайной появления на Цейлоне Ирэн Адлер, что поведение приехавших инкогнито, по-видимому, русских дворян меня волновало в последнюю очередь.
Чаеторговец Попов участия в разговоре не принимал. Это был довольно видный молодой ещё мужчина, с небольшой аккуратной чёрной бородой и чёрными же пронзительными глазами. Он сидел с другой стороны от Ирэн Адлер и, поскольку Заборовский был занят тем, что переводил мне слова Тихомирова, Попов стал ухаживать за дамой. И когда принесли жареного поросёнка, а профессор Тихомиров наконец успокоился и занялся едой, Заборовский обнаружил, что его дама увлечена беседой с русским купцом.
Теперь я понимаю, что Ирэн Адлер намеренно флиртовала с чаеторговцем. А тогда, на обеде, я не понял внезапной раздражительности Заборовского, которую он не замедлил выплеснуть на бедолагу Сигерсона. Норвежский учёный неловко пытался справиться с огромным куском поросёнка. Заборовский довольно резко посоветовал ему держать нож под другим углом, чтобы не зарезать ненароком окружающих.
Перед чаем все вышли из-за стола немного размяться. Я старался не отставать от Заборовского, чтобы не остаться без переводчика и не упустить из виду Ирэн Адлер.
Она же тем временем попросила вина. Заборовский подозвал слугу и велел принести бокалы.
Как человек немного знакомый с искусством обольщения женщин, я ясно видел, что Заборовский ревнует и нервничает. Когда принесли вино, он взял со стола тот из бокалов, который стоял ближе к Ирэн Адлер, и ей пришлось тянуться, чтобы взять другой бокал.
— Если вы не заметили, мадам, это я пригласил вас на этот обед. Поэтому я бы предпочёл, чтобы вы проводили время со мной.
Ирэн Адлер засмеялась звонко и ласково коснулась руки Заборовского.
Он вздрогнул и залпом выпил вино, Ирэн же только пригубила своё.
Инцидент был исчерпан, вскоре подали чай, за которым разговор опять вернулся к различным свойствам трав. На этот раз Заборовский принял горячее участие в разговоре. Как врача меня сразу насторожила некоторая торопливость его речи. К тому же он сильно побледнел. Всё это вместе взятое заставило меня осведомиться о самочувствии моего соседа.
Он вскипел и вскочил с места:
— Что за ерунду вы несете, доктор Уотсон, думаете: в вашей Британии самые учёные врачеватели?
Он покачнулся и упал бы на стол, если бы мы с Ирэн Адлер не поддержали его с двух сторон.
— Всеволод, с вами всё в порядке? — тревожно спросила Ирэн по-французски.
Он попытался рассмеяться:
— Всё хорошо, просто вы вскружили мне голову, пани Анна.
Но лучше ему не становилось, и я как врач настоял на возвращении в гостиницу. Супруга посланника предложила было Заборовскому остаться в колонии, но он воспротивился, уверяя, что с ним всё в порядке.
К нашей компании присоединился и Попов, который тоже жил в «Гранд Ориентал». С Ирэн Адлер он разговаривал исключительно о деле и вообще вёл себя тише воды ниже травы.
У меня же не выходила из головы мысль, что Всеволоду Заборовскому стало плохо сразу же после того, как он залпом выпил бокал вина, который принесли для Ирэн Адлер. Я не мог с уверенностью сказать, что речь идёт о преднамеренном отравлении, но всё же нельзя было отбросить эту версию. Какое-то чувство терзало меня изнутри, я бы назвал его интуицией и прислушался к нему, если бы не помнил слишком хорошо наставления моего друга Шерлока Холмса о том, что нельзя делать выводы в отсутствие фактов. Фактов не было.
По возвращении в гостиницу от помощи Заборовский отказался, твёрдо сказав, чтобы пани Грушнецкая не волновалась, а отправлялась отдыхать. Я был уверен, что пани и не думает волноваться, но волей-неволей восхитился её актёрским талантом. Пани Анна была бледна, грудь её взволнованно вздымалась, а руки то и дело подносили к глазам батистовый платочек. Словом, не знай я, кто передо мной, поверил бы в то, что дама в отчаянии.
Заборовский же выпроводил и её, и Попова, попросил остаться лишь меня под предлогом врачебной консультации.
Помощь я оказал, какую был в состоянии, но кроме промывания желудка и последующего покоя ничего порекомендовать больше не мог.
Был бы жив мой друг Шерлок Холмс, он, разумеется, легко бы определил если не отравителя, то хотя бы яд, которым отравили беднягу. Я же в этом смысле на себя ни в коей мере не рассчитывал, в отличие, как оказалось, от Заборовского.
Он по-прежнему был ужасно бледен и по-видимому испытывал тошноту и лёгкое головокружение, но говорил чётко.
— Надеюсь, вы понимаете, доктор Уотсон, что произошло нечто настолько серьёзное, что требует вашего вмешательства.
— Моего? - удивился я.
— Вы врач, я разбираюсь в растениях. Думаю, вы согласитесь с тем, что я не просто отравился некачественным вином. Всё это, — он неопределённо повёл в воздухе рукой, — больше похоже на отравление, например, болиголовом.
— Ну что вы, вряд ли вас хотели отравить, с чего бы это?
— Меня — нет. Анну — да. Я выпил вино из бокала, предназначенного ей. Я хочу, чтобы вы помогли мне, доктор Уотсон.
— Но чем?
Заборовский рассмеялся.
— Эх, доктор Уотсон, всему миру известно, кем был мистер Шерлок Холмс, а ведь вы были его помощником, не так ли?
— Я не Шерлок Холмс.
— Я знаю. Я всего лишь прошу вас понаблюдать за всеми, кто присутствовал на обеде. Особенно за норвежцем и чаеторговцем.
— Но вы сами...
— Я благодарю вам за ту помощь, которую вы любезно оказали мне как врач, но боюсь, что мы с вами опоздали.
С ужасом я вспомнил, что к симптомам отравления болиголовом относится паралич.
Заборовский, видимо, думал о том же, потому что сказал:
— Не знаю, что будет со мной завтра, Уотсон, могу только сказать, что не чувствую пальцев на обеих ногах.
Будучи человеком военным, Заборовский не нуждался в моих утешениях, поэтому я лишь получил от него инструкции, как связаться с его личным врачом, который должен был как раз сегодня вернуться в Коломбо из поездки по дальним поселениям Цейлона, и ушёл обдумывать происшедшее.
Выйдя из номера Заборовского, я столкнулся с Поповым, что показалось мне подозрительным, так как чаеторговец давно должен был быть в своём номере.
Ночью я плохо спал, ворочался с боку на бок. Хотел было пойти проведать Заборовского, но подумал, что не стоит его беспокоить. И все же я собрался выйти в коридор, чтобы проверить, всё ли в порядке. Но едва я открыл дверь, как тут же быстро закрыл ее — в коридоре кто-то был. Едва шедший по коридору человек миновал мою дверь, я осторожно выглянул и узнал русского чаеторговца. Если бы Ирэн Адлер жила в «Гранд Ориентал», я бы подумал, что она таки предпочла Попова. Но Ирэн Адлер жила в другом месте — не в гостинице, а на частной квартире, которую снимала якобы на деньги, оставшиеся от покойного мужа. Так что же Попов мог делать ночью в пустынном коридоре отеля? Шёл он с той стороны, в которой находился номер Заборовского, я не на шутку разволновался и слишком резко прикрыл дверь. Раздался скрип. Я замер с одной стороны двери, Попов с другой.
У двери я простоял ещё довольно долго, прислушиваясь к происходящему в коридоре, но так ничего и не услышал. Очевидно, Попов знал способ передвигаться бесшумно.
На следующее утро я зашёл к Заборовскому и застал у него пухленького низенького человечка, как оказалось, того самого врача, который отправился изучать местную медицину в деревеньках Цейлона и поэтому не смог вчера присутствовать на званом обеде в русской колонии.
Как мы с коллегой и опасались, за ночь Всеволоду Заборовскому стало хуже — ноги совсем потеряли чувствительность.
Но держался Заборовский мужественно, громко шутил и подтрунивал над своим лекарем, так что я вверил его заботам личного врача, а сам отправился разыскивать Ирэн Адлер.
Нужно было кое-что выяснить, прежде чем поднимать шум в колонии. Всё же преднамеренное отравление — не шутка. Для того, чтобы посланник Российской Империи мог начать у себя в колонии расследование, нужны были факты, которых у меня было ничтожно мало. Одни лишь догадки, которыми мой друг Шерлок Холмс никогда не пользовался как основными аргументами.
У меня же опять возникло интуитивное чувство, что я знаю, кто стоит за отравлением. Каким бы подозрительным мне ни казался Попов, мне хотелось как можно скорее поговорить с Ирэн Адлер.
Она жила в небольшом домике на одной из тихих улочек Коломбо. Я легко нашёл нужный адрес, но стоило мне взяться за ручку дверного молотка, как что-то тяжелое с размаху опустилось мне на голову. Я упал и потерял сознание.
Когда я очнулся, то долго не мог понять, где нахожусь, а потом обнаружил, что полулежу в кресле в какой-то комнате, напоминающей гостиную.
— А вы везунчик, Уотсон, я всегда вам об этом говорил, — раздалось сзади, и я был уже готов снова потерять сознание, потому что слишком хорошо знал этот голос и часто мечтал о том, чтобы вновь увидеть его обладателя живым.
Я поднял голову слишком резко, в глазах всё поплыло. Кто-то подбежал ко мне — это оказалась Ирэн Адлер в домашнем платье, с волосами, забранными в простой узел на затылке. Она опустилась на колени перед моим креслом, погладила меня по руке:
— Не волнуйтесь, доктор Уотсон, всё хорошо. Тот, кто ударил вас, больше никогда этого не сделает.
Но мне не было дела ни до того, кто меня ударил, ни до Ирэн Адлер. Я хотел увидеть человека, назвавшего меня везунчиком.
Ирэн Адлер тем временем поднялась с колен, куда-то вышла и через пару минут вернулась с чашкой какого-то дымящегося напитка в руках.
— Выпейте, вам станет легче, — сказала она и протянула мне чашку.
Я пригубил отвар, сделал несколько глотков. В голове действительно сразу прояснилось.
— Что это? — спросил человек, которого я так хотел видеть, и вышел наконец у меня из-за спины.
Ирэн Адлер поспешила отнять у меня чашку и правильно сделала, я бы точно всё вылил себе на колени. Передо мной стоял тот самый норвежский не то ботаник, не то биолог Сигерсон, только на этот раз он был без очков.
— Что вы ему дали? — повторил Сигерсон голосом моего погибшего друга.
— Ничего опасного, просто снотворное.
— Вы обещали не причинить вреда моему другу.
— Вреда и не будет, — сказала Ирэн Адлер, подходя к Холмсу и обнимая его за плечи, — он просто не будет помнить некоторые моменты.
— Уотсон, — тревожно спросил Холмс, — как вы себя чувствуете?
— Голова болит, — машинально ответил я, вглядываясь в его лицо.
Мне не верилось. Снотворное. Адлер подлила мне в чай какой-то отравы, и теперь мне мерещится Шерлок Холмс! Я попытался встать, но покачнулся и упал обратно в кресло.
— Вам лучше не двигаться, доктор, — заметила Ирэн Адлер.
— Вы обещали, — повторил Холмс и с укором посмотрел на неё.
— Я обещала нейтрализовать Заборовского, чтобы вы могли спокойно ехать в свой Тибет, не думая о конкуренции. Это я точно вам обещала и выполнила свое обещание. Надеюсь, — она игриво повернулась к нему, продолжая обнимать его одной рукой, — теперь мы квиты?
— Более чем, — ответил Холмс, и я почувствовал, что его слова ускользают от моего внимания, как шарики от этой новомодной игры в пинг-понг. — Всё вышло удачно. По задумке моего брата документы, которые привёз Уотсон, привлекли внимание тайного агента, работающего под видом чаеторговца, и он на некоторое время упустил из виду наследника русского престола.
Я пытался вникнуть в смысл произносимых Холмсом слов и ничего не мог понять. Кирилл Попов — тайный агент. Бред. Что же, среди русских за границей нет ни одного нормального человека — одни тайные агенты, что ли? И о каком наследнике престола идёт речь?
— Вы успели с ним поговорить? — уточнила Ирэн Адлер.
Холмс просто кивнул.
— Но как же чай? Продажа чая ведь не входит в обязанности тайных агентов, — я пытался выразить своё несогласие с рассказом Холмса, но почувствовал, что язык мой существует отдельно от меня и не подчиняется командам. Стоило мне только о чём-нибудь подумать, как я тотчас произносил это вслух. Нет, я начинал говорить даже раньше, чем мысль приходила мне в голову.
Голова отчаянно кружилась, как будто я хорошенько погулял с друзьями в трактире по случаю женитьбы одного из них, или, может быть, чудесного спасения.
— Холмс! — наконец-то выкрикнул я имя, которое жгло мне язык с тех пор, как я очнулся. — Холмс!
— Не кричите, — спокойно ответил мой друг.
Он нагнулся, накрыл своей ладонью мою руку, и я окончательно понял, что это он. Дальнейшее смешалось в моей в голове в бесконечный калейдоскоп галлюцинаций, и в следующий раз в сознание я пришёл только в своём номере в «Гранд Ориентал».
За мной ухаживал тот же врач, что и за Заборовским. Он сказал мне, что мы с Заборовским, вероятно отравились одним и тем же некачественным вином, такое иногда случается у них в колонии — что ж поделать, не все делают свою работу добросовестно. Я совершенно не помнил, чтобы пил вино вместе с Заборовским, но перечить не стал. Галлюцинации больше не преследовали меня, но многие вещи изгладились из памяти. Кажется, у Заборовского была дама сердца, польская графиня... графиня...
«Пани Грушнецкая уехала», — ответили мне, и это было всё, что я узнал.
Я провалялся в номере неделю, тщетно пытаясь вспомнить подробности происшедшего.
Отравился, пошёл бродить по городу в полубреду, упал и ударился головой — такова была версия, предложенная мне местной полицией. Спорить я не мог по причине отсутствия доказательств. Интуиция подсказывала мне, что истина совсем рядом, что не зря мне продолжают сниться какие-то особенно цветные странные сны.
Мне пришлось покинуть Цейлон с тяжелым сердцем. Я выполнил поручение Майкрофта, но не смог найти отравителей Заборовского.
В 1891 году Заборовский собирался возглавить экспедицию на восточную окраину нагорной Азии. Официальной целью экспедиции было устройство метеорологической станции на окраине Люкчунской впадины и метеорологические наблюдения в Сачжо. Настоящей целью похода была организация попытки проникновения в Лхасу и последующее налаживание дипломатических отношений. Планы были сорваны, так как Заборовский был разбит параличом.
Оправившись, он только спустя год организовал экспедицию и успешно совершил путешествие по Тибету, но время было уже упущено.
Мне же удалось вспомнить все подробности моего путешествия на Цейлон с большим трудом, только после чудесного возвращения моего друга Шерлока Холмса в мир живых, не без его помощи.
Пост N: 3048
Зарегистрирован: 01.12.06
Откуда: Россия, Санкт-Петербург
Отправлено: 26.04.16 01:08. Заголовок: Название: О моде, ко..
Название: О моде, кофе и неизменных вещах
Краткое содержание: Сэр Генри после возвращения из кругосветного путешествия таинственно пропадает в Париже
Письмо, которое мой друг получил утром, выглядело самым обыкновенным образом. И уже поэтому казалось странным. Миссис Хадсон устала жаловаться на то, как выглядит обычный лондонский почтальон, потому что почта мистеру Холмсу доставлялась самым разнообразными способами: то с напыщенным лакеем, то с бродягой, то просто возникала из ниоткуда. А это письмо пришло с обычной почтой, в обыкновенном запечатанном конверте. Вот только отправлено оно было из Парижа, на конверте стоял адрес какой-то не самой известной гостиницы, а отправителем значился доктор Джеймс Мортимер. Тот самый доктор Мортимер, который принял живое участие в судьбе сэра Генри Баскервиля, весьма способствовал расследованию дела о гибели сэра Чарльза Баскервиля и теперь должен был находиться на обратном пути из кругосветного путешествия. В круиз наш друг доктор отправился как раз с сэром Генри Баскервилем, в качестве сопровождающего, дабы следить за его пошатнувшемся здоровьем.
Но самое необычное было собственно в письме. Холмс бегло просмотрел все бумаги, вложенные в конверт, по обыкновению тщательно изучил сам конверт и передал его мне со всем содержимым:
– Читайте, Уотсон, читайте внимательно, я хочу, чтобы вы не упустили ни одной детали, вы понадобитесь мне в Париже во всеоружии.
– Вы же прекрасно знаете, Холмс, – встрепенулся я, – что на серьезные дела я всегда беру с собой револьвер.
– Конечно, мой дорогой друг, – успокоил меня Холмс, – мне это хорошо известно, но в данном случае я говорил о вооружении знаниями, а не огнестрельным оружием.
Я покорился и погрузился в чтение послания доктора Мортимера. Из письма следовало, что сэр Генри Баскервиль исчез в Париже при загадочных обстоятельствах неделю назад, в самом конце кругосветного путешествия. Доктор Мортимер в нескольких предложениях рассказал о круизе, перечислив города, в которых они побывали с сэром Генри Баскервилем, а также в общих чертах описал тех пассажиров лайнера, с которыми наши путешественники ближе всего познакомились. В Париже они решили задержаться чуть дольше, чтобы потом добраться до Англии своим ходом. Видимо, интерес к столице Франции, а того вернее, к ее прекрасным обитательницам, сыграл с Баскервилем злую шутку. Сэр Генри ушел из гостиницы утром и не вернулся.
Судя по неровному почерку доктора Мортимера, он чрезвычайно волновался за судьбу своего пациента, почему и счел недостаточным вмешательство полиции Парижа и написал моему другу. Для меня же совсем не было очевидным, что с Баскервилем случилось что-то серьезное. Насколько я успел узнать характер баронета во время вынужденного проживания под одной крышей с ним, обязательностью он не отличался.
Я покачал головой и вопросительно взглянул на своего друга: – Сэр Генри мог задержаться у каких-нибудь знакомых. Мне кажется, доктор Мортимер паникует раньше времени.
Холмс посмотрел на меня пристально, слегка прищурив глаза, как он всегда делал, когда пытался заставить меня использовать его любимый дедуктивный метод: – Уотсон, а что вы скажете об открытке?
– Об открытке? – с удивлением переспросил я.
– Именно, – подтвердил Холмс.
Заглянув в конверт, я обнаружил там кроме письма еще и открытку – на первый взгляд рекламу какого-то магазина или ателье. Надо сказать, что эту деталь я поначалу не заметил, поскольку был слишком поражен содержанием послания доктора Мортимера. Холмс же, как обычно, поразил меня своим вниманием к деталям. Теперь, когда он сказал мне, что искать, я вспомнил, как мой друг, помимо письма, вытаскивал из конверта кусочек картона и даже подносил его к носу, принюхиваясь.
Я достал открытку из конверта и внимательно ее рассмотрел. Это и в самом деле была реклама шляпного ателье некой мадам Адель Реньер. Мадам, видимо, хотела обеспечить своему предприятию известность не только в Париже, но и за пределами Франции, поскольку надписи на открытке были сделаны на нескольких языках. Одна из надписей гласила, что салон представляет модные направления от Нью-Джерси до Коста-Рики. Это заявление показалось мне слегка преувеличенным, о чем я поспешил сообщить своему другу.
– Что ж, Холмс, – сказал я, – видимо эта открытка случайно попала в конверт с посланием бедного доктора Мортимера, ума не приложу, зачем бы ему понадобилось прикладывать к просьбе о помощи напыщенную рекламу какого-то магазина дамской одежды.
Холмс загадочно улыбнулся, причем мне показалось, что улыбается он не мне, а каким-то своим мыслям, взял из моих рук конверт с письмом и открыткой, аккуратно положил в карман халата и сказал:
– Дело серьезное, Уотсон. Собирайтесь, едем в Париж, выручать сэра Генри.
И мы отправились в Париж на следующий же день. На самом деле, я был совсем не против такого путешествия, тем более что давно предлагал Холмсу сменить обстановку, чтобы развеять хандру, которая как раз завладела им в то время. И, разумеется, меня взволновала судьба сэра Генри Баскервиля. Не успел он оправиться от той жуткой истории со своим дальним родственником и страшной собакой, как попал в очередную переделку.
До Парижа мы добрались без приключений, на вокзале нас встретил сам доктор Мортимер. Его худую нескладную фигуру мы заметили, как только вышли на платформу. Он бросился к нам с распростертыми объятиями и сразу же приступил к изложению сути дела, сбиваясь и то и дело приговаривая: «Вы же найдете его, мистер Холмс?»
Мы отправили багаж в гостиницу, а сами пошли пешком, слушая по дороге рассказ нашего бедного товарища. Доктор Мортимер рассказал, что сэр Генри очень хотел привезти из Парижа какой-нибудь особенный подарок чете Бэрриморов, особенно миссис Бэрримор. Поэтому его интересовали магазины дамской одежды, всяческих аксессуаров и безделушек, и он даже посвятил целый день тому, что таскал доктора Мортимера по извилистым улочкам Парижа, якобы в поисках чего-то необыкновенного. На самом деле, они в этот день зашли только в одно ателье, и то потому, что баронету приглянулась дама на рекламной афише. Доктору это порядком поднадоело, и в конце дня безрезультатных поисков он отказался сопровождать Баскервиля в походах по магазинам. Теперь, разумеется, несчастный лекарь очень переживал, что «бросил сэра Генри Баскервиля одного в этом ужасном Париже».
Холмс шел быстро, размашистым шагом, то и дело оставляя нас с Мортимером позади, так как, видимо, понял, что от стенаний доктора большой пользы не будет. Фактов же, столь необходимых для успешного расследования, в рассказе нашего спутника оказалось ничтожное количество.
Собственно, главным фактом было то, что Баскервиль исчез, когда отправился в какой-то магазин-ателье дамской одежды, в какой именно, доктор Мортимер не знал. Я сразу же вспомнил рекламу из письма. Скорее всего, Баскервиль и его спутник собирали подобные открытки, чтобы выбрать, где именно искать подарок. Видимо, одна из открыток случайно прицепилась к письму, когда доктор Мортимер засовывал его в конверт.
Наконец мы дошли до места назначения. На наше счастье, в гостинице были вполне приличные свободные номера, которые мы с другом и поспешили занять, договорившись встретиться в холле после того, как осмотрим комнаты и получим багаж.
Когда я спустился вниз, мой друг был уже там и увлеченно о чем-то беседовал с портье, размахивая при этом каким-то журналом. Подобное поведение в обычной жизни было Холмсу не свойственно, но я решил воздержаться от комментариев, чтобы не мешать расследованию. Я тихо подошел поближе и прислушался к разговору.
Оказалось, что в холле отеля Холмс нашел модный дамский журнал с рекламой различных ателье. Я подошел ближе и вгляделся в открытый Холмсом разворот. На правой странице красовалась уже известная нам реклама шляпного ателье мадам Адель Реньер. Правда надписи были исключительно французскими, но не понять напыщенный девиз было сложно, особенно после того как я имел возможность прочитать его на родном языке.
Холмс о чем-то разговаривал с портье по-французски. Этот язык он знал в совершенстве, в отличие от меня. Я не вслушивался, чтобы не мешать. Через некоторое время спустился Мортимер, и мы втроем расположились в глубоких креслах в углу небольшого, но довольно уютного холла гостиницы. Доктор немного успокоился и смог наконец-то внятно рассказать, что же конкретно произошло с его подопечным.
Непосредственно перед исчезновением Баскервиль твердо решил приобрести какой-нибудь модный презент для Элизы Бэрримор. Поскольку в холле гостиницы все время лежал журнал, в котором было несколько объявлений о магазинах дамской одежды, Холмс предложил начать с них. Возражений доктора Мортимера о том, что французская полиция уже опросила владельцев всех крупных ателье мод, он слушать не стал.
Поэтому на следующее утро мы с доктором Мортимером взяли список адресов и отправились опрашивать владельцев и служащих магазинов заново. Третьим по счету мы посетили ателье мадам Реньер. Судя по вывеске, манекенам в витрине и манерному слуге на входе, предприятие имело некоторый успех.
Нам пришлось дожидаться, пока хозяйка закончит разговаривать с клиенткой. В ожидании Адель Реньер мы с доктором Мортимером сидели на диване в просторной комнате, разглядывали многочисленные гравюры на стенах и обменивались мнениями о том, что нам удалось узнать в двух предыдущих ателье.
Надо сказать, что результаты наших поисков были невелики. Обе владелицы сказали, что никогда не слышали о сэре Генри Баскервиле и не видели человека, подходящего под описание пропавшего баронета. Доктор Мортимер был склонен поверить услышанному. Я же привык ставить под сомнение показания свидетелей, особенно те, которые были получены полицией или после визита полиции. Если положение так серьезно, как еще в Лондоне заявил Холмс, то от нас могли скрыть важные факты.
Я как раз начал рассказывать своему компаньону историю о том, как мы с Холмсом занимались одним любопытным делом, как нас прервали и попросили пройти в кабинет к мадам Реньер. Хозяйка салона оказалась весьма эффектной дамой, к тому же очень любезной.
Узнав о том, что мы англичане, она тут же перешла на английский, избавив нас от неуклюжих попыток объясняться на чужом языке. Впрочем, на этом приятные вещи и закончились.
Мадам изъявила желание побыстрее закончить наш разговор, так как у нее было назначено несколько важных встреч, и ей необходимо было вскорости уехать. Она даже вышла к нам в уличном платье и в шляпке с небольшой вуалью, частично скрывавшей ее лицо.
В ответ на наш вопрос Адель Реньер уверенно сказала, что не знает и никогда не видела никакого сэра Генри Баскервиля. Но что-то в ее поведении меня насторожило. Слишком уж она была спокойна, казалось, ее нисколько не взволновало вмешательство в жизнь ее ателье ни полиции, ни частных детективов. Перед нами была очень занятая предпринимательница, которая торопилась по своим делам, вот и все.
Кроме того, я не мог избавиться от чувства, что уже встречал эту даму, хотя никогда не посещал ее ателье в Париже и вообще редко сталкивался с людьми, связанными с модой и производством дамской одежды.
Во время нашей беседы произошел инцидент, который изрядно меня удивил. В кабинет практически без стука ворвался высокий худой мужчина средних лет и стал о чем-то быстро говорить по-французски. При этом он так отчаянно жестикулировал, что скорее походил на итальянца, чем на француза.
Мадам Реньер не сразу удалось успокоить нежданного посетителя, как потом выяснилось, это был управляющий ателье. Мадам даже прикрикнула на него пару раз, пока он не заметил, что кроме него в кабинете присутствуем еще мы с доктором Мортимером.
Тогда он так же быстро утих, окинул нас внимательным цепким взором, пробормотал что-то, очевидно, извинения, и вышел из кабинета.
Мадам извинилась перед нами, коротко пояснив, что у ее управляющего Антуана возникли какие-то проблемы с одним из нанятых недавно рабочих и требуется ее вмешательство. Таким образом, наш визит закончился еще быстрее, чем мы могли предполагать.
Когда мы с доктором Мортимером наконец-то вернулись в гостиницу, Холмса там не оказалось. Портье передал мне сложенный вчетверо листок бумаги, развернув который, я прочитал короткое послание от моего друга. Холмс сообщал, что вынужден покинуть Париж по срочному делу, чтобы мы с доктором Мортимером не волновались и продолжали искать сэра Генри по салонам и магазинам.
Как я уже отмечал неоднократно, одним из недостатков Шерлока Холмса было то, что он никогда и ни с кем не делился своими планами, пока не приводил их в действие и не достигал нужного ему результата. Я был почти уверен, что Холмс, не сообщив нам подробностей, приступил к собственному расследованию. Ничего поделать я с этим не мог, оставалось только следовать его указаниям, что мы с доктором Мортимером и сделали.
Все последующие посещения магазинов и ателье из нашего списка так же не дали никаких положительных результатов. Генри Баскервиля никто не видел.
Холмс вернулся только на третий день, поздно вечером, постучался прямо ко мне в номер, практически вытащив меня из постели. С виду он походил на рабочего и буквально валился с ног от усталости, но просто светился от удовольствия.
– Холмс, вы совсем себя не щадите, – воскликнул я, усаживая его в кресло, – ваши старания, по крайней мере, увенчались успехом?
– Разумеется, Уотсон, – успокоил меня он, – вам не следует за меня так волноваться, лишения, которые мне пришлось испытать, вовсе не так страшны, как может показаться. Вы же знаете, что для дела я готов на многое. А дело того стоило, поверьте, Уотсон!
И Холмс рассказал мне, что все время, пока отсутствовал, он трудился в ателье мадам Реньер. Как я понял, тем самым рабочим, с которым у управляющего вышла стычка. Мы с доктором Мортимером как раз находились в кабинете мадам, когда туда в бешенстве ворвался управляющий ателье.
Холмс рассказал, что практически уладил дело, все выяснил. Осталось только встретиться с Франсуа ле Вилларом. От усталости я почти ничего не понял в его восторженных объяснениях. Поэтому попросил его отложить разговор до завтра, тем более что доктору Мортимеру тоже было бы интересно узнать о результатах расследования.
Утром мы продолжили разговор уже в присутствии доктора Мортимера. Холмс успокоил нашего приятеля, заверив его, что с сэром Генри Баскервилем все в порядке, хотя его и держат под замком мошенники, один из которых, без сомнения, управляющий ателье Антуан.
Я, в свою очередь, поведал Холмсу, что Адель Реньер вела себя странно. Если бы не ее манера держаться, я бы подумал, что она чего-то опасается, так быстро она нас выпроводила.
Холмс ответил, что я совершенно прав. Адель Реньер опасается за здоровье и жизнь своей компаньонки и сэра Генри Баскервиля. Он считает, что баронета и девушку силой удерживают бандиты, с которыми связан Антуан.
– Но чем Баскервиль мог насолить этому Антуану? – удивился я.
– Мир чрезвычайно тесен, – вздохнул Холмс, – наверняка вы помните слугу Степлтонов, старика Антони? Он жил у них несколько лет, еще в то время, когда Степлтоны были Ванделерами и владели школой для мальчиков. А после гибели Степлтона в болоте этот Антони бесследно исчез.
– Вы хотите сказать...
– Именно! – Холмс не дал мне договорить. – Антуан и есть Антони.
Моему изумлению не было предела.
На следующее утро Холмс ушел рано, по его словам, чтобы встретиться с Франсуа ле Вилларом и доложить ему о том, что удалось узнать в ателье. Днем мы (я и доктор Мортимер) получили от мадам Реньер приглашение на ужин. Рукой Холмса на моем приглашении было приписано, что мы встретимся с ним прямо там.
В особняке мадам, который находился неподалеку от здания, где располагалось ателье, нас встретили чрезвычайно приветливо. Когда слуга провел нас в гостиную, мы сразу же заметили Шерлока Холмса. Мой друг оживленно беседовал о чем-то с мадам Реньер. Сегодня на ней было элегантное выходное платье, которое выгодно подчеркивало ее превосходную фигуру. Лицо хозяйки ателье на этот раз не прикрывала вуаль, и, посмотрев на нее издали, я внезапно понял, что знаю эту женщину. Перед нами была Ирэн Адлер, та самая, которая так ловко обвела вокруг пальца самого Шерлока Холмса в печальной истории, связанной с королем Богемии.
Ирэн подошла к нам поздороваться, а я был так поражен, что не мог понять, как мне себя вести, и только улыбался, что со стороны, наверное, выглядело странным. Мои сомнения разрешила сама Ирэн Адлер. Она обрадовала нас, что тот, кого мы искали – сэр Генри Баскервиль – жив-здоров и находится сейчас в ателье – выбирает шляпу для миссис Бэрримор. Доктор Мортимер тут же вызвался найти баронета и помочь ему с выбором, а Ирэн тем временем полностью завладела нашим с Холмсом вниманием.
Она извинилась передо мной за строгость, с которой отнеслась к нам во время нашего визита в ателье, а потом призналась, что подложила открытку в письмо доктора Мортимера, так как была уверена, что Холмс любит анаграммы. Холмс ответил, что он бы и так откликнулся на письмо доктора Мортимера, но информация мадам Реньер существенно облегчила расследование.
За ужином выяснилось, что сюрпризы не закончились. Мадам Реньер представила нам свою подругу и компаньонку, в которой я с удивлением узнал Берил Гарсиа – жену, а вернее, вдову Степлтона, которую тот выдавал за свою сестру. Женщину, сыгравшую не последнюю и очень неоднозначную роль в деле о собаке Баскервилей.
Берил была по-прежнему красива, но очень бледна. Я сопоставил факты и понял, что она, скорее всего, и есть та самая девушка-компаньонка, которую силой удерживали взаперти бандиты.
Вскоре наша компания пополнилась инспектором Франсуа ле Вилларом. Мне было интересно взглянуть на этого, оказавшегося довольно молодым и симпатичным, человека, о котором Холмс отзывался как о самом перспективном полицейском Парижа.
Ждали только сэра Генри Баскервиля и доктора Мортимера, но пришел один Мортимер. Доктор уверил присутствующих, что баронет вскоре появится на ужине, но сам он не смог больше выносить вида различных шляпок и позорно сбежал.
По приглашению хозяйки все перешли в столовую и приступили к ужину, не дожидаясь Баскервиля. Адель Реньер, а вернее, Ирэн Адлер не без гордости сообщила, что в ее ателье самый большой выбор очень модных шляп, и она вполне может понять баронета, которому трудно остановить выбор на какой-то одной. Ирэн тут же заверила нас, что кроме Берил в ателье есть еще помощницы, которые, без сомнения, дадут сэру Генри Баскервилю ценные советы, и нам совершенно не о чем волноваться.
Мне очень хотелось узнать, что же на самом деле произошло с Баскервилем, и я тихонько спросил об этом Холмса. Мой друг не успел мне ничего ответить, так как слово взял инспектор Виллар. Он сообщил присутствующим, что полиция сегодня арестовала шайку бандитов, главой которой оказался действительно управляющий ателье Антуан. Инспектор поблагодарил мадам Реньер и Шерлока Холмса за оказанное содействие в поимке преступников.
По моей просьбе и с разрешения мадам Реньер Холмс рассказал, как было дело. Постараюсь кратко передать основные события, о которых поведал мой гениальный друг.
Прогуливаясь по улочкам Парижа в поисках неизвестных модных магазинчиков, Генри Баскервиль случайно увидел на улице старую знакомую – вдову Джека Степлтона Берил Гарсиа. В своем рассказе я буду продолжать называть эту незаурядную смелую женщину ее девичьими именем и фамилией, хотя в Париже она пользовалась псевдонимом.
В Англии сэр Генри не на шутку влюбился в эту знойную испанскую красавицу, поэтому живо заинтересовался ее судьбой. Берил рассказала баронету, что попала в неприятную историю со старыми знакомыми. Баскервиль, как истинный джентльмен, кроме всего прочего, по-прежнему питающий к этой молодой особе нежные чувства, вызвался помочь.
Он условился с Берил о встрече, на которую и отправился тем утром, когда исчез. За мисс Гарсиа, как потом выяснилось, постоянно следили люди Антуана, поэтому баронет, приехав на свидание, попал в ловушку. Бандиты сочли его достаточно лакомым кусочком, чтобы рискнуть захватить его с целью требования выкупа. Действия преступников осложнились тем, что доктор Мортимер сразу же обратился в полицию.
К сожалению, чтобы не скомпрометировать даму сердца, баронет ничего не сказал доктору Мортимеру, чем доставил немало неприятностей как французской полиции, так и Шерлоку Холмсу. Впрочем, нам уже известно, что Холмс сразу же напал на верный след благодаря хитрой наводке мадам Адель Реньер, известной в Англии как певица и авантюристка Ирэн Адлер.
Когда сэр Генри Баскервиль ушел из гостиницы и не вернулся, Мортимер перво-наперво обратился в полицию, но быстро понял, что местный инспектор не собирается предпринимать никаких серьезных действий. Тогда доктор Мортимер и написал письмо Шерлоку Холмсу. Благодаря провидению в лице мисс Адлер, которую для удобства я тоже буду называть сценическим именем, в письмо оказалась вложена открытка с рекламой модного салона.
Холмс внимательно изучил и письмо, и открытку и заметил, что конверт был аккуратно вскрыт, а потом опять запечатан. Кто-то вложил в письмо доктора Мортимера открытку. Холмс решил, что это женщина, так как открытка источала аромат духов, само же письмо и конверт так сильно духами не пахли.
Мой друг сразу же догадался, от кого именно этот знак – по рекламному слогану, в котором было название родного города Ирэн Адлер – Нью-Джерси, а также по самому имени владелицы салона. Пока Холмс мне не объяснил, я и не догадывался, что имя – анаграмма – сложено из переставленных букв имени Ирэн Адлер.
Сам я во время рассказа моего друга решил, что Холмс, скорее всего, узнал духи Ирэн, хотя присутствующим он об этом не сообщил. Я тоже промолчал, хотя меня, признаться, раздирало любопытство, и хотелось задать Холмсу множество вопросов. Например, почему он сломя голову бросился спасать сэра Генри Баскервиля, а не просто написал своему другу Франсуа ле Виллару о том, что на это дело стоит обратить особое внимание?
В конце концов, я решил, что если мой друг что-то захочет рассказать, то сделает это сам, без наводящих вопросов. А поскольку на ужине он не стал упоминать даже имя мисс Адлер, то и я промолчал и не стал больше ни о чем спрашивать.
Я же о роли Ирэн в нашей истории знал немного больше – Холмс рассказал мне об этом сразу же, когда вернулся из ателье. А вот доктору Мортимеру он уже не сообщил всех подробностей, из чего мне стало ясно, что информация эта не для посторонних ушей. Хотя специально Холмс не просил меня молчать, но друзья на то и друзья, что им можно не объяснять очевидных вещей.
Я оказался прав. Позже, когда мы остались с Холмсом наедине, он поведал мне историю отношений мисс Адлер с Антонио и попросил меня нигде не упоминать о ней. История эта была не самой приятной. Ирэн в Италии работала, если можно так выразиться, вместе с Антонио. Вместе они занимались шантажом и вымогательством крупных сумм денег у богатых любителей оперы, а точнее, любителей оперных певиц. Мисс Адлер заводила интрижку с каким-нибудь знатным простофилей, а Антонио разыгрывал ее грозного обманутого любовника. После того как предприятие развалилось из-за подозрений полиции, Антонио «лег на дно» – поступил в услужение к Степлтонам, тогда еще Ванделерам, а Ирэн уехала в Варшаву, где познакомилась с королем Богемии.
После окончания дела, которое я в своих записках назвал «Скандал в Богемии», Адлер уехала в Париж с мужем – Годфри Нортоном, с которым вскоре им пришлось расстаться. Антонио нашел Ирэн и стал шантажировать ее прошлым. Она открыла модный салон под вымышленным именем, на всякий случай. Антонио устроился в этот салон управляющим. Он планировал опять заняться мошенничеством под прикрытием салона Адель Реньер, но не успел поставить работу.
За ужином Холмс рассказал только о том, что у Антонио нашелся повод шантажировать мадам Реньер, почему он и поступил к ней управляющим. Случайно именно в этот салон пришла наниматься модисткой Берил Гарсиа. Антонио, разумеется, узнал ее и тоже начинал шантажировать, но если от Ирэн Адлер ему нужны были деньги, то от Берил – сама Берил.
На этом месте рассказа я вынужден был прервать Холмса, так как описываемые им события показались мне далекими от действительности.
– Позвольте, но Антонио – старик. На что он смел надеяться?
– Не так он и стар на самом деле, он просто хороший актер, – ответил Холмс. – Я начал подозревать это, еще когда впервые увидел его в Меррипит-хаусе. Но все же я не был до конца уверен в том, что управляющий, который нанял меня разнорабочим в Париже, и есть тот самый слуга Степлтона. Признаться, я даже обратился за помощью к мадам Реньер.
Она подтвердила все мои подозрения. Антонио опасался преследования полиции и был вынужден изображать старика. За время службы у четы Ванделер-Степлтон он успел не на шутку увлечься Берил, так что она стала его навязчивой идеей.
На этом Холмс закончил свой рассказ и предложил обсудить что-нибудь более приятное, чтобы не тревожить неприятными воспоминаниями Берил, сидевшей тут же рядом с нами за столом.
Меня же не оставлял в покое вопрос, который я рискнул задать вслух:
– А нельзя было сразу же сдать в полицию этого Антуана-Антонио, как только он появился?
Холмс бросил длинный взгляд на мадам Реньер, и я подумал, что, пожалуй, невольно вмешался не в свое дело. Но вопрос был задан, надо было либо ждать ответа, либо перевести разговор на что-то другое. Пока я размышлял, что бы мне лучше сказать, Холмс сам решил проблему.
Мой друг как будто только сейчас заметил Берил, которая все время сидела рядом с ним, и обратился к ней:
– Если не ошибаюсь, мисс, это кольцо на вашем пальце означает, что нам следует поздравить вас с помолвкой?
Берил улыбнулась:
– Благодарю вас, мистер Холмс. Пока мы сидели взаперти, сэр Генри Баскервиль рассказал, что выкупил Меррипит-хаус и собирается предоставить его в полное мое распоряжение. Кроме того, господин баронет был так любезен, что предложил мне руку и сердце. А поскольку я люблю кофе и традиции, то не хочу нарушать традицию, по которой кофе в Меррипит-хаусе варит только хозяин.
На этом замечательном заявлении своей новоиспеченной невесты в гостиной появился сам Генри Баскервиль – шумный и чрезвычайно довольный тем, что наконец-то приобрел для Элизы Бэрримор одну из шляп мадам Реньер. Со всей своей канадской непосредственностью, которую доктор Мортимер так и не смог искоренить в нем, баронет принялся демонстрировать присутствующим купленный подарок.
Внимание всех тут же обратилось ко вновь прибывшему. Ирэн Адлер громко похвалила вкус Баскервиля и вернулась к разговору с Шерлоком Холмсом. Доктор Мортимер выразил восхищение мужеством и благородством баронета. Инспектор Виллар поблагодарил его за стойкость и храбрость. Берил Гарсиа при виде жениха просияла и совершенно преобразилась, как будто и не провела перед этим несколько дней в заточении.
Я же занялся угощением, которое было чрезвычайно вкусным, изредка бросал взгляды исподтишка на Холмса, вполголоса о чем-то беседующего с Ирэн Адлер, и думал о том, что, если не считать множества возникших вопросов личного характера, наше путешествие завершилось вполне благополучно. Конечно, я не был до конца уверен в правильности выбора жены сэром Генри Баскервилем, но не такой уж я ему близкий друг, чтобы давать советы в этом непростом и деликатном деле.
– Конечно, мой дорогой друг, – успокоил меня Холмс, – мне это хорошо известно, но в данном случае я говорил о вооружении знаниями, а не огнестрельным оружием.
Вот в этом месте мне показалось, что Холмс - женщина :) У Стаута есть эссе, где он доказывает, что Ватсон - женщина, но вот в этой фразе женщину напомнил мне Холмс - своим стремлением проговаривать очевидное. Как мне кажется, мужчины более лаконичны. Впрочем, это всего лишь личное неавторитетное мнение
У Стаута есть эссе, где он доказывает, что Ватсон - женщина, но вот в этой фразе женщину напомнил мне Холмс - своим стремлением проговаривать очевидное. Как мне кажется, мужчины более лаконичны.
А мне кажется постоянно, что Холмс проговаривает Уотсону очевидное, потому что считает его не таким догадливым, как он сам. Но, возможно, именно в этом месте я переборщила. Надо будет перечитать. Это всего лишь авторские тараканы.
Все даты в формате GMT
3 час. Хитов сегодня: 55
Права: смайлы да, картинки да, шрифты нет, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация откл, правка нет
- участник сейчас на форуме
- участник вне форума